ПЕРЕД «ДЕСЯТКОЙ»

 

Мы давали концерт за концертом, и вот, после одного из них, посетившая нас Бухбиндер, одобрительно кивая головой, сказала мне:

— Старайтесь, старайтесь!.  На десятом ОЛП^* уже построили барак под репетиции. Скоро будет приказ о создании Джидлаговского ансамбля ... Так что подыскивайте еще артистов...

И я искал их в каждом вновь прибывшем этапе.

А тем временем КВЧ все чаще навещали цвет и гордость воровского Джидлага: Василий Металлов, Костя-Рыжий, Якут, Тверской, Кудрявый, Михаил Стальной — блатные не теряли связи между собой. Находясь за пределами Халтасона, диктовали ему свою волю Андрей Ступаченко, Михаил Чарский и Волков-Рябой, кочевавший по тюрьмам за лагерный бандитизм ... Изо дня в день приходили ко мне за бумагой и за письмами —«ксивами» на тех, кто претендовал на голубую воровскую кровь в своих жилах.

За два месяца спайка между блатными достигла апогея. Чтобы навести порядок, комендантом снова назначили Ноталевича, а нарядчиками — Малиновского и Дружинина. Их возвращение со штрафных работ я отметил с ними, стараясь особенно этого не афишировать — такая предосторожность была отнюдь не лишней.

Ноталевич сразу же стал жестко ставить на место зарвавшихся воров. Теперь уже Малиновский и Дружинин не отставали от него в расправах с блатными ... Их стали проигрывать в карты, за ними охотились — все безуспешно.

Пришел новый женский этап, и Виктор Дружинин предложил мне посетить «бабью» зону.

Авось, актриску подыщешь,— ухмыляясь, сказал он мне.

Я колебался — в женской зоне могли и изнасиловать.

Нарядчик успокоил:

— Не бойся, со мной не тронут.

И в конце рабочего дня мы миновали вахту, и я очутился на запретной территории.

Дружинин повел меня во второй от проходной барак.

Я переступил следом за ним через порог и застыл на месте: у стены «предбанника» стонала, скрючившись, женщина. Я шагнул к ней, Дружинин оттолкнул меня в сторону и пнул ее ногой.

— Милка наказала,— обронил он.— Нечего тебе!..

И распахнул дверь.

Я неуверенно шагнул внутрь.

У печки грелись с мороза четыре женщины. Одна из них сидела, широко раскинув ляжки с афоризмом: «Умру за горячую любовь!». У другой выше колена были наколоты портрет моряка в тельняшке и сердце, пронзенное стрелой — поверх «картинки» шла отборная матерщина.

Дружинин, повернув голову к закрытым балдахином одиночным нарам, громко спросил:

— Скрябина, что за красотка у твоего порога?

Из-за балдахина раздался хрипловатый голос:

— Ах, эта?! Сука! Падла, кусочница!.. А еще генеральской женой была. Простыню и наволочку на пайку хлеба махнула. Башмаки, дешевка, сожгла, чтоб на работы не ходить.

Угадав, что Дружинин не один, Скрябина выглянула из-за ширмы. На меня смотрела голливудская актриса с обложки американского журнала: длинные светлые локоны, чувственные губы, большие голубые глаза, точеный носик и полный рот белых зубов ... Я до того растерялся, что даже не поздоровался.

Мила, откинув занавеску, насмешливо разглядывала меня.

Ей было не больше двадцати лет, и она казалась хрупкой, как хрустальная статуэтка.

Я невольно перевел взгляд на женщин, сидяших возле печки. Две из них не сводили с меня глаз. Две другие, бледные, как привидения, дремали. Скрябина, спрыгнув на пол, зашипела:

— Ну что, шалавы, расселись, как в бардаке?! А ну, вон отсюда, суки-падлы проклятые! Видите, мужики пришли к вам в гости, что?! Вы что вести себя разучились?!

Девицы разбежались по нарам.

— А ну быстро навести марафет, гадюки! Придушу!— не унималась Мила.

Я был ошарашен — я впервые видел хозяйку над блатными бабами, способную не только украсть, но и «замочить».^*

Скрябина погасла так же внезапно, как вспыхнула.

Она откинула занавеску и поманила меня пальцем. Я, оробев, присел рядом с ней на самый краешек нар. Аромат дешевой парфюмерии кружил мне голову так, словно попал я в благоухающий райский сад. Я не мог вымолвить ни слова.

Дружинин тут же исчез, и из глубины барака раздался его игривый смешок. В ответ послышались томные вздохи и зазывный смех.

— Сюда, сюда, миленький, садись!— Скрябина кивнула головой на постель за занавеской балдахина. Она придвинулась ко мне и слегка коснулась меня своей упругой грудью. Меня словно током ударило. Глаза у нее стали яркими, она обняла меня и чуть прикоснулась губами сначала к щеке, потом к шее. Я ощутил, как затрепетало ее раскаленное тело ... В этот момент отворил дверь надзиратель, и Мила отпрянула от меня.

— Чего тебе?!— закричала она. Надзиратель захлопнул дверь.

— Вынюхивает,— сказала мне Мила.

— Зачем?— удивился я.

— Васеньке доложит... Металлову. Зря, что ли, Вася старался, чтобы я рядышком была. Жена я ему пока ...

— Марго!— закричала с верхних нар смуглянка с отчаянными глазами.— Отдай мне птенчика, я сама на него сяду. Орла высижу. У тебя же чахотка!

— Заткнись!— томно сказала Мила и снова прильнула ко мне.

Я сидел не на краешке нар, а на краю жизни — Металлов был первым человеком в зоне.

Мила обольщала меня искусно и настойчиво и, наверняка, добилась бы своего, если бы из глубины барака не появился, наконец, изрядно помятый и разомлевший Дружинин.

Визит был закончен.

Выйдя из барака, я облегченно вздохнул. Голова гудела, спину покалывало — я все еще ощущал ею бесстыдные, жадные взгляды, провожавшие меня ...

Глубоко вдохнув свежий, морозный воздух, я огляделся по сторонам: по склону взбирались несколько взлохмаченных доходяг в рванье — их, видно, только что выпустили из карцера. Из столовой расползались по баракам запоздавшие на ужин работяги ..

— Кайф, да?!— произнес Дружинин.— Ну, пошли, пошли ...

Я добрался до своей хибары и, не раздеваясь, бухнулся на постель. Перед глазами всплыл комок тряпья с окровавленным лицом — бывшая генеральская жена. Я попытался представить себе гостиную, потолки с лепниной, хрустальную люстру и эту женщину, молодой и красивой — за роялем. И не смог. .. Загрохотало железо — вошел и запер за собой дверь Соколовский. Я скинул башмаки и уснул.

А через несколько дней Мила передала с Дружининым записку — просила ее навестить.

Нарядчик, заговорщически подмигнув, заверил:

— Я провожу. Все будет по первому сорту.

— Да занят я.

— А ты пошустри, пошустри!.. Ради такой марухи стоит.

— Концерт у меня.

— Да Марго тебе такое представление устроит, что и во сне не снилось. Уж она из-под мужа под тобой постарается.

Металлова он ненавидел люто. А тот, встретив меня, сказал:

— Ты уж Милу мою не обижай.

— Как это?— удивился я. Вася нехорошо улыбнулся.

— Проведал бы, раз просит. Стишки бы почитал ...

— Как только напишу, так и почитаю,— попытался отшутиться я. Я, как избавления, ждал, когда мы переберемся в «десятку».