- 464 -

С горы Ала-Тау

 

В пядитесятые годы мы жили вдвоем с Илюшенькой. Дочка отлично закончила десять классов и драматическую студию при театре. Она была способной к артистической деятельности, но большого таланта у нее я не ощущала, хотела, чтобы она получила ясную, легко применимую на деле профессию. Дочь переехала в Москву, поступила в высшее учебное заведение, я, конечно, приняла на себя ее материальное обеспечение.

Сын Адриан блистательно закончил литературный факультет в местном университете, был избран секретарем комсомольской организации Казахского журнально-газетного объединения, как журналист приглашен в газету "Ленинская смена". Война кончилась, замешать должность в литературной части театра было кем, и, как ни жаль такого ценного сотрудника, как Адриан, в интересах его творческой перспективы я должна была с ним расстаться.

 

- 465 -

Ну а я была всецело отдана Театру для детей и юношества Казахстана, его становлению и росту. Дома был Илюшенька, пьесы, книги, ноты. Кроме тряпья перевезла в Алма-Ату только одну вещь. Драгоценную. Папино пианино. Без соприкосновения с ним жить с детства не могу. Почему-то пожалела бросить в "Доме делегатов" пальму. Все же она была свидетельницей моего взятия вершины Ала-Тау, где я сейчас стояла... чувствуя, какой разреженный воздух на вершинах!

Когда мне было лет двадцать пять, меня познакомили с товарищем Павловым, главным инженером управления «Тепло и сила». Это был человек большой культуры, но замкнутый, сосредоточенный на решении своих вопросов, вызвавший во мне большое уважение. Когда ему сказали, что я директор театра для детей, в глазах его вдруг мелькнуло искреннее сочувствие. Я удивилась:

— Вы сами-то находите силу, чтобы управлять всем московским теплом?! — пошутила я. А он ответил серьезно:

— Сравнили! Я управляю машинами, которые сам конструирую, а вы людьми. Это же во много раз труднее. Каждый из них разный, хочет к себе особого внимания, не любит подчиняться, а вы должны всех их объединять, вечно искать для этого разные способы... Жаль мне вас!

Казалось, я сейчас уверенно себя чувствовала на казахской земле, наш театр стал неотъемлемой частью культурной жизни города. Выращивать талантливых людей, вместе с ними расти на работе самой — вот что считала главным в жизни.

Театр — сложнейший механизм, и прав был инженер Павлов, сказавший, что быть инженером человеческих (особенно артистических) душ очень сложно. Руководителю театра "не рекомендуется" ни болеть, ни быть слабым. Это, конечно, не кем-то писанный закон, а упрямая логика практики. Находясь в своем коллективе, руководитель должен чувствовать свою собранность, силу, уверенность в том, куда и зачем ведет, объединяя всех в одно целое. Очень жаль, что вокруг меня появились "жутко преданные" кликуши, вроде женщины-помрежа, которые ни к селу ни к городу подсовывали на репетициях, «чтобы не простудилась», теплые вещи, подносили ко рту какие-то капли и таблетки. Искренние заботы?! Нет.

«Заботники» претендовали на особое к ним отношение,

 

- 466 -

излишне интересовались моей далеко не благополучной тогда личной жизнью, вызывали раздражение многих...

Не могу не вспомнить, как меня умоляли помочь с "абсолютно непробиваемым делом" — добыванием гвоздей для строительства. Недели две сидела до конца рабочего дня у зампреда Совмина, а его рабочий день кончался в два-три часа ночи. Наконец он меня принял:

— Мы вас уважаем как большого художника, и когда я ничего не могу вам дать, а вы сидите в приемной, я работать не могу. Сколько вам нужно гвоздей?

Этого мне никто не сказал, но я вспомнила, что их измеряют на тонны, и скромно сказала:

— Тонн пять...

Он подскочил на месте как ужаленный:

— Пять тонн хватит, чтобы построить вторую Алма-Ату. Берите полтонны и уходите.

Полтонны гвоздей оказалось достаточным, чтобы и в театре все, что надо, достроить и чтобы у некоторых из моих административно-финансовых работников к лету "выросли" дачки. Приходилось ударять по нечистым рукам — что делать?!

Как ни странно, трудности способны гораздо больше объединять людей, нежели "времена процветания". Нередко получающий награду решает, «что это и не могло быть иначе», а не получившие — жгуче обижаются.

"Если она захочет — она все может", — утверждали некоторые из обиженных. Но волю к награждению у честного руководителя рождают только талант, труд и преданность делу! "Просто она ко мне плохо относится" — такой вывод удобнее для малоспособных и ленивых.

К сожалению, популярность, каким бы трудом она ни была на глазах у всех завоевана, вызывает и зависть: это уже я говорю о том, что имело место за пределами театра.

Вдруг поползли такие разговоры: "Русский и казахский драмтеатры ютятся в одном помещении, а этому Детскому дали такое роскошное здание". Разве так, в готовом виде дали?

Кто-то куда-то писал, приезжали разные комиссии... Кому-то я здесь стала поперек дороги.

Да, в это время в душе моей царило бездорожье. По совести говоря, я хотела только одного: вернуться в Москву. Заливаясь слезами, я писала письма с просьбой о "реабили-

 

- 467 -

тации" (?!). Но ответы, что приходили, — были похожи на плевки. Дирижер оперы Г.А.Столяров пригласил меня поставить в оперном театре "Великую дружбу" Мурадели, надеясь на многое... Но, как всем известно, это был период жесточайшего разгула сталинских "ниспровержений" в искусстве. По непонятным для людей искусства причинам не допускалась до народа "Молодая гвардия" (?!). На первых спектаклях она имела большой успех, а затем я была вызвана в высокую партийную организацию и подвергнута жесточайшим упрекам за "преувеличение роли комсомола"... Вскоре, уже получившая Государственную премию опера «От всего сердца» была внезапно лишена этой премии и «снята с репертуара». Новый приступ жесточайшего самодурства Сталина растаптывал надежды на справедливость. Началась травля секретаря ЦК по культуре, замечательно благородного и культурного человека Илиаса Омаровича Омарова, стал более замкнут и Мухтар Ауэзов, изменился по отношению ко многим ранее "подшефным" Шалхмеров... Некоторое время вместо него первым секретарем был Г.А.Борков, высоко оценивший строительство и создание нашего театра, но его скоро из Казахстана отозвали. Туман вокруг меня сгущался.

Решила: напишу Г.А.Боркову, он меня очень ценил. Сейчас он — первый секретарь Саратовского обкома партии. Хорошо, если протянет мне руку.

Протянул сразу. Написал, что такой работник, как я, ему сейчас очень нужен и он добьется моего перевода в Саратов. Постаралась скорее раздать, даже продать за гроши, все напоминающее мне жизнь в Алма-Ате. Нужен контейнер для единственного — пианино. Из театра, построенного здесь, меня выживают.

Теперь за назначением в Москву, Борков уже дал на меня заявку. Спасибо. Ведь я все еще почему-то значилась "ссыльной"...