- 15 -

Маленькие каторжане ОЛПа №2

 

Это было на «Втором» - так называли ОЛП, который обслуживал шахту № 2. Я провела на нем почти пять лет. За это время могла бы окончить университет! Но судьба определила меня в «Воркутинскую академию имени Лаврентия Берия»... В 1946-1947 гг. я «вкалывала» на этой шахте на разных подземных работах. Мне пришлось подносить бревна в забой для крепления лавы и работать на откатке. Лошадей в те годы под землей не было, и вместо них вагонетки с углем передвигали каторжанки.

Мой подземный труд неожиданно прервался в связи с эпидемией тифа. На лагерь обрушились «три Т» - тиф брюшной, тиф сыпной и тиф возвратный. Они буквально косили каторжан, среди которых и без того была очень высокая смертность. Лагерных медиков мобилизовали на борьбу с этим злом. Не забыли и тех, кто был списан на общие работы. Так я вырвалась из подземелья и стала медсестрой в тифозном бараке. И по сей день не могу понять, как я тогда не заболела тифом. Я не соблюдала самые элементарные предосторожности. Собственная жизнь, жизнь на каторге, не представляла для меня никакой ценности. Мною владело одно стремление - вырвать из когтей смерти как можно больше человеческих жизней. Тогда и собственная жизнь приобретет смысл. Работа в тифозном бараке напоминала мне полевой госпиталь февраля 1943 года. Также непрерывным потоком шли тяжелораненые (теперь-тифозные боль-

 

- 16 -

ные). Так же не хватало лекарств и других лечебных средств, не хватало времени и рук, приходилось несколько суток не спать... Тогда была война, теперь лагерь.

Помню чувство торжества над смертью, когда в тифозном бараке удалось спасти одного юношу родом из Западной Украины. По всем показателям он был обречен на смерть. «Летальный исход неизбежен», - говорили врачи. Ему едва исполнилось 17 лет. Его звали Василь Перун. Фамилия легко запомнилась. Перун - верховный бог древних славян, громовержец и повелитель стихий. Земляки говорили, что Василя Перуна загнали на каторгу за крынку молока. А эту крынку он принес бойцам УПА (Украинской повстанческой армии). Срок, 20 лет каторжных работ, превышал его возраст!

Хотя Перуна доставили в тифозный барак полуживого, он поразил всех нас необыкновенною красотой. «Красив как бог» - это сказано про него. И вот он, такой молодой и красивый, умирал в тифозном бараке. Он был совершенно беспомощным и к тому же не говорил по-русски. Незнание русского - характерная черта всех западных украинцев. Кроме своего родного украинского, они, как правило, знали польский, некоторые - немецкий или венгерский, русский - никто. Перун был вежливым мальчиком, благодарил нас за любую мелочь. Лицо его поражало тихой просветленностью. И вот нам, лагерным медикам, удалось его вытащить с «того света». Он начал поправляться, на его лице появилась улыбка. Его сделали санитаром и он пополнил наш медотряд, отважно сражавшийся на тифозном фронте.

Когда медикам удалось победить «три Т», меня оставили работать в санчасти. Так я избавилась на какое-то время от общих работ.

Примерно в эти же годы в женской зоне появились маленькие каторжанчики. Для хранителей лагерного режима это событие стало полной неожиданностью. Каторжанки предназначались для уничтожения, а не для размножения. В системе исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) предусматривались лагеря матери и ребенка, а в каторжных лагерях не должно было быть никаких детей. На каторге был создан особо строгий режим: мужчины и женщины находились в изолированных зонах, бараки запирались на запор, на окнах- решетки, даже внутри зоны запрещалось свободное хождение (исключение делалось для медиков и некоторой обслуги). Вольные мужчины строго наказывались за связь с каторжанками. Казалось, все

 

- 17 -

было предусмотрено, все продумано. И вдруг - появились дети! Откровенно говоря, это событие поразило даже нас. Нет, мы, конечно, были наслышаны о лагерях матери и ребенка. До нас доходили слухи, что уголовницы и бытовички намеренно заводили детей, чтобы избавиться от тяжелых работ. Их мало тревожила судьба ребенка, они думали только о себе. Но мы, 58-я статья, мы, политкаторжанки, были совсем другие люди, у нас - иное отношение к жизни, другой нравственный уровень и нас нельзя сравнивать с ними! Да и вообще, как на каторге могут появиться дети? В этом есть нечто противоестественное и жутковатое!

Но факт остается фактом. Первый каторжанчик появился на моих глазах в общем рабочем бараке. В 1946 г. у каторжанки Ани Осечкиной родился сын Сашенька. Он так и жил среди каторжанок примерно до годовалого возраста. В женской зоне ведь не было предусмотрено создание детяслей, не была спущена смета, не выделен обслуживающий персонал. А отправить Аню с сыном в лагерь матери и ребенка ИТЛ начальство не имело права. Смешивать обычных зэков и каторжан строго запрещалось. (Здесь хотелось бы обратить внимание на очень распространенную ошибку, бытующую в современных публикациях, когда не делается различие между заключенными ИТЛ и каторжанами. Даже авторы, специально занимающиеся репрессиями, иногда называют заключенных ИТЛ каторжанами и наоборот).

Трудно описать, какие мучения испытывала Аня Осечкина, находясь с новорожденным в общем бараке без малейших удобств, без пеленок, детского питания, без отдельной кроватки для малыша! Трудно описать и мучения женщин, которые приходили в барак после 12-часового рабочего дня и не могли уснуть - ребенок своим криком не давал им покоя.

Когда число маленьких каторжан увеличилось, лагерному начальству пришлось принимать экстренные меры. Для детей пришлось отвести отдельный барак и выделить медперсонал. В ОЛПе №2 появились детясли. Я вначале работала медсестрой, а когда были укомплектованы две группы детей, младшая и старшая, я стала воспитательницей старшей группы. Вот таким образом в своей лагерной жизни я близко столкнулась с детьми, рожденными за колючей проволокой.

Свой рассказ о детях я начну с подлинного документа 1947 г.,

 

- 18 -

который здесь и воспроизведу. Я написала «маленький очерк» о первом мальчике, Саше Осечкине, который родился в каторжанском бараке, и этот очерк отправила своей маме. Вот выдержка из моего письма:

9 октября 1947 г.

Воркута.

«Родненькая мамусенька!

Посвящаю Тебе свой первый маленький очерк. Я пишу о Саше, который находится в наших детяслях. Ты любишь детей и, возможно, с интересом и волнением прочтешь о маленьком узнике. Постарайся сохранить...»

Приведу с сокращением свой «очерк», который я назвала «Рожденный в каторжанском бараке». Пусть прозвучит голос из далекого 1947 года.

«Он родился в длинном деревянном бараке, где семьдесят женщин, пришедших с тяжелой двенадцатичасовой работы, кричали, ссорились, смеялись, плакали, перетряхивали грязную рабочую одежду и рядом с мокрыми чунями, поставленными на печку для просушки, подогревали синий турнепсовый суп.

За колючей проволокой он казался пришельцем из иного недоступного мира! Подходили, рассматривали...

- Мальчик, маленький живой мальчик! - радостно звучал голос девушки.

- Боже мой, что будет с этим несчастным ребенком! - горестно сокрушалась женщина.

Ребенок принес с собой бесконечные темы для разговоров, некоторые сочувствовали матери и с умилением относились к крошке. Ребенок стал для них живым напоминанием о свободе, семейном очаге, домашнем уюте, о многом дорогом и любимом, ушедшем в далекое невозвратное прошлое.

Были и те, которые негодовали. С грязных мешков, заменявших подушки, поднимались взлохмаченные головы и

 

- 19 -

раздавались ругательства. Перепуганная мать прижимала ребенка к своей груди: «Спи, мой хороший, спи!»

Он болел с самого дня своего рождения и к году с трудом сохранял равновесие, когда его ставили на тоненькие дрожащие ножки. Он много плакал и почти совсем не умел говорить.

- Ма-ма-ма, - лепетал он, когда хотел кушать, и, - ба-ба-ба, - когда сердился.

Когда ему исполнился год, его поместили в детясли, где уже собралось шестнадцать деток, среди которых он был самым старшим.

Для детей отвели половину барака, разделенную на две части: в одной они спали в деревянных кроватках, тесно прижатых одна к другой, во второй - играли, ползая по небольшому, наспех сколоченному манежу. В этой комнате дети виделись с матерями, занятыми в течение дня работой, а вечером приходящими к ним на свидание. Саша понемногу окреп и учился ходить, держась за перила манежа. Он был капризен и общество детей часто раздражало его. Он любил оставаться один и сосредоточенно играл обрезками дерева и жестянками, заменяющими ему игрушки.

Маму он ожидал с нетерпением. Иногда, очнувшись от глубокой задумчивости, он повторял: «Мама - мама - мама!» Когда ему исполнился год и восемь месяцев, он еще не умел разговаривать и лепетал на своем собственном языке. Если ему хотелось выйти из комнаты и он не мог открыть дверь, он настойчиво выкрикивал «Ка! Ка!», что заменяло «открой».

Увидя зеркало или что-либо блестящее, он в восхищении повторял: «Га-га! Га-га!» Девочек он, называл «нана», а мальчиков и мужчин «дада».

Очень привлекала его музыка. При звуках радио он поднимал крохотный пальчик и настороженно прислушивался. Однажды на прогулке он столкнулся с баянистом, что-то наигрывавшим на своем инструменте. Вначале он был удивлен и испуган. Его глаза наполнились страхом дикаря, увидевшего необыкновенное чудо. Еще бы! Незнакомый большой «дада» держал на коленях что-то живое, подвижное, издававшее диковинные звуки! Но страх быстро прошел и

 

- 20 -

море звуков унесло его на своих волнах. Грустные напевы делали его задумчивым, услышав веселые, он улыбался и притопывал в такт.

Вернувшись в ясли, он сейчас же взял в руки маленькую скамеечку, сел в уголок, поместил ее на коленях и, перебирая пальчиками, начал раскачиваться и напевать «та-та», «та-та».

Приближалось обеденное время. Детей усаживали за круглый столик на маленькие детские стульчики. Саша самостоятельно тащил свой стул и усаживался. Ведь он был старше всех! Открывалась дверь и показывалась няня с ведром супа. Как и все дети, Саша бурно приветствовал ее появление: он стучал по столу крошечным кулачком и оглушительно визжал.

После еды, пока шли приготовления к дневному сну, Саша подтягивал свой стульчик к окну, становился на него и, касаясь носиком подоконника, всматривался в движущийся за окном мир. Он видел немногое: угол соседнего барака, кусок деревянного настила (тротуара) и часть дороги, покрытую грязным снегом, утоптанным ногами каторжан. Проходили темные фигуры людей, занятых своими мыслями и делами и не замечавших, что кто-то маленький стучал в стекло крошечным кулачком и тоненьким голоском, умирающим там же за окном, кричал призывающе: «Ди! Ди!», что означало «Приди!»

В письме упомянуты 16 детей. В детяслях они составляли старшую группу. Подробно воспроизведен словарный запас Саши Осечкина. Остальные дети разговаривали еще хуже. Их детский лепет иногда пополнялся некоторыми словами, но чаще всего это были нерусские слова. Среди мамок были украинки, немки, польки и женщины других национальностей. Каждая мама в часы своих свиданий общалась с ребенком на своем родном языке. А детям предстоял русскоязычный детдом. Их срочно нужно было обучать русскому языку!

Заведующая детяслями, милая женщина из «декабристок», забила тревогу и начала добиваться у лагерного начальства должности воспитательницы:

- Нужно взять молодую энергичную женщину с правильной рус-

 

- 21 -

ской речью, которая охотно бы возилась с детьми и за короткое время смогла бы научить детей говорить по-русски.

Начальство не возражало. Решили взять вольнонаемную. Но подходящей кандидатуры не нашлось. Тогда заведующая предложила на эту должность меня. Она не раз наблюдала, как я, будучи медсестрой, подолгу вожусь с детьми, пытаясь научить их говорить: «это - стол, это - стул, это - мальчик...». Другие медсестры выполняли только свои медицинские обязанности и не пытались обучать детей говорить. Вначале начальство возмутилось: не может каторжанка быть воспитательницей, детей нужно воспитывать в советском духе, все каторжане - «фашистские прихвостни», чему они научат детей!

Но неожиданно один из «режимников» поддержал нашу заведующую:

- Знаю я эту каторжанку «Е-105». Мы всегда при обысках у нее находим то книги, то тетради с записями. Она все убивается, что вместо университета попала на каторгу, ей очень учиться хочется. Значит, и детей будет охотно обучать. (Эти подробности я узнала через некоторое время от самой заведующей).

Так в моей лагерной жизни произошла перемена, на сей раз благополучная. Кстати, я к этому не приложила никаких усилий. Все произошло как бы само собой. Я старалась не пользоваться приемами, вполне естественными для обездоленных, несчастных людей - молить о помощи и спасении, или любой ценой пытаться устроиться на легкую работу. Когда попадала в шахту, старалась, стиснув зубы, переносить ужас общих работ. Но судьба время от времени проявляла ко мне свою милость и давала мне передохнуть.

Я с воодушевлением принялась за новую работу, всеми силами старалась облегчать участь маленьких узников, принести свет в их мрачную жизнь. Но, Боже мой, сколько трудностей ожидало меня на этом пути! Передо мной поставили главную задачу- научить детей говорить по-русски как можно быстрее. Задача эта могла быть решена в том случае, если попутно преодолеть многие трудности, связанные с лагерной действительностью. Дети были болезненными, нервными и запуганными. Они не бывали на воздухе. Систематические прогулки были для них невозможны из-за отсутствия теплой одежды, а на Воркуте, как известно, «двенадцать месяцев зима, остальное-лето». Ни медсестры, ни няни не имели свободного времени, чтобы выводить детей на воздух даже в редкую хорошую погоду. Мне предстояло решить эту проблему.

 

- 22 -

Дети росли без игрушек и детских книг, без всего того, что привычно окружает обычных детей. Они никогда не видели домашних животных. Живой котенок был для них столь же далек и недоступен, как живой слоненок. Часть этих трудностей объяснялась тем, что детясли возникли на каторге неожиданным образом и не были обеспечены даже тем малым, чем официально снабжался лагерь матери и ребенка. Невозможность прогулок на свежем воздухе, отсутствие игрушек и детских книг приводило к задержке физического и умственного развития детей. Я решила срочно достать детские книги и игрушки. Но как? Если действовать через КВЧ, то это затянется на долгие времена. В письме домой я попросила свою мамочку как можно скорее выслать мне посылку с детскими игрушками и бандероль с детскими книгами. Наша заведующая добилась у лагерного начальства разрешения на получение таких посылок не только для меня, как воспитательницы детяслей, но и для мамок. Не все мамки могли рассчитывать на такие посылки. Иностранцы не имели связи с домом. Не все наши отечественные узницы поддерживали связь с родственниками. Но некоторые мамки откликнулись на мой призыв и вскоре наши маленькие каторжане увидели книги с красочными рисунками и смогли обучиться таким нехитрым детским играм, как складывание кубиков, постройка пирамидок и домиков, катание зверюшек на грузовичках. Мы с заведующей искали любые возможности, чтобы изменить плачевное положение детей.

Нужно сказать, что нам всем очень повезло с заведующей. Она от души заботилась о маленьких каторжанах, доброжелательно относилась к обслуге детяслей и к мамкам, закрывала глаза на нарушение лагерного режима, к примеру, на то, что мамки врывались в детясли во внеурочное время. Ей приходилось почти ежедневно стучаться в двери лагерного начальства и просить, требовать, убеждать. Только так, вложив в дело свою душу и свою энергию, можно было осуществить невозможное и вывести детясли из убогого состояния.

Дети начали преображаться буквально на глазах. Они окрепли, похорошели и заговорили. Наши общие усилия принесли свои плоды! Я не могу назвать, к сожалению, фамилию нашей заведующей. Дело в том, что к вольнонаемному начальству мы обращались «гражданин начальник». Обращаться по имени и отчеству было запрещено. О ней я знаю только то, что она приехала на Воркуту к репрессированному мужу.

 

- 23 -

Все мамки были заняты в зоне на легких работах. Если бы они трудились на шахте, где рабочий день длился 12 часов, после которого еще нужно было из рабочей зоны под конвоем попасть в жилую зону (на что требовалось довольно много времени), то они не могли бы видеться со своими детьми - дети уже спали, когда шахтеры приходили с работы.

Свидания с детьми проходили в большой манежной комнате. Наша пожилая няня Дмитриевна обычно предупреждала всю обслугу: «Держитесь, бегут сумасшедшие мамки!» Возбужденная толпа мам врывалась в манеж и обрушивалась на нас с какими-нибудь претензиями. Повод для недовольства всегда находился. Каждая мама разыскивала своего ребенка, брала на руки, обцеловывала, обласкивала и сама кормила его во время ужина, а потом укладывала спать.

Нужно сказать, что детей кормили неплохо. Но это произошло не сразу. В период организации детяслей вообще не было детского питания, так как детям отпускались те продукты, которыми питалось взрослое население лагеря. Нужно было приложить немало усилий, чтобы дети постоянно получали молочные продукты. А их нужно было доставлять из сельскохозяйственных лагерей, расположенных южнее Воркуты. Наша заведующая сумела решить эту проблему. Молочная манная каша, молочный рисовый суп, кусочек сливочного масла, полстакана сметаны - все это попадало в ежедневное меню. Всегда были булочки, пирожки и овсяный кисель. Иногда попадала рыба, мясо - очень редко. Фруктов и овощей почти не было, разве только турнепс. Воркута - далекое Заполярье! Да и во всей нашей стране в те годы люди вели полуголодное существование.

Если прежде, когда не было воспитательницы, мамки все свое внимание сосредотачивали на кормлении, то теперь их уже интересовали вопросы развития ребенка. Каждая мама старалась найти время для разговора со мной. Я всегда с подробностями рассказывала, как ребенок себя вел, какие книжки и какие игры его больше всего интересуют, какие он выучил стихи, какие происходили события. Я любила своих подопечных. Я хорошо знала каждого ребенка, мамы это чувствовали и очень ценили. Раньше мама была один на один со своим чадом, а теперь я совмещала с ролью воспитательницы еще и многие другие роли, обычно на воле присущие род-

 

- 24 -

ственному окружению. О каждом ребенке я говорила только доброе слово. Дети, естественно, были очень разными. Некоторые развивались быстро, проявляя те или другие способности. Саша Осечкин проявлял интерес к музыке, Светочка Панчук - к танцам. Но были и пассивные дети, ни к чему не проявлявшие интерес. Однако я не допускала никакого разделения детей на одаренных и бездарных. Дети и так уже были обездоленными от рождения. Они появились на свет в зоне, без всякой вины они стали маленькими каторжанами!

В каждом маленьком существе я старалась найти что-нибудь положительное и сказать о нем только доброе слово. Например, если ребенок не проявлял себя в танцах или на уроке рисования, я находила в нем другие добродетели - он хорошо себя ведет, он - доброго нрава, умеет дружить с детьми или еще что-нибудь. В этом смысле я не следовала методике некоторых воспитателей и учителей, от которых мама могла услышать: «Ваш ребенок ничем себя не проявляет, он серенький ребенок»*.

В общем, все дети в старшей группе наших детяслей довольно быстро сумели сделать качественный скачок на другой уровень развития.

Здесь я разрешу себе нарушить хронологический порядок описания событий и расскажу об одном эпизоде, произошедшем в 1993 г. В июне того года я принимала участие в Международном конгрессе политических узников Украины, который проходил в Киеве с выездной сессией в Каневе. После моего выступления о воркутинских лагерях ко мне подошли несколько бывших каторжанок-воркутянок. Мы с трудом узнавали друг друга, ведь прошло более 40 лет. Одна из них бросилась ко мне со словами: «Я Магдалина Бегар, была с Вами на Воркуте. Мой мальчик воспитывался в лагерных детяслях. Он очень хорошо себя вел и Вы часто повторяли: «Маленький Бегарчик - идеальный мальчик!» Помните его? Спасибо Вам за все доброе, что Вы делали для наших детей. Мы живем в Ивано-Франковске, улица Суворова, дом 45. Приезжайте к нам в гости!»

Ее слова прозвучали как лучшая награда, которую я неожиданно получила из того давно ушедшего запроволочного мира. В страш-

 


* На родительском собрании в одной из московских школ меня поразила учительница первого класса, которая безапелляционно говорила родителям: «Ваш сын ничем не интересуется, он - серенький ребенок. Ваша дочь не проявляет никаких способностей, она - серенький ребенок».

- 25 -

ных лагерных условиях добрые дела ценились очень высоко.

Но вернемся в ОЛП № 2 к маленьким каторжанам. Детские книги как бы открыли для них окно в окружающий мир. Они перешагнули через колючую проволоку, увидели леса, моря, реки и поля. Мир населился множеством животных, птиц и растений. Дети начали мечтать о своем месте в этом огромном мире. Кто-то хотел стать капитаном, кто-то летчиком, другие мечтали о сцене. Как только дети одолели трудности с русской речью, мы стали готовить детские концерты, в которых участвовали все. Пусть это был самый короткий концертный номер или всего лишь немая картинка, пусть это была массовка, важно другое - всеобщее приобщение к искусству.

Да, я еще не упомянула об одной важной детали: в наших детяслях детей не стригли наголо, как было принято в детдомах. Поэтому маленькие артисты имели очень привлекательный вид. Но для этого нам пришлось немало потрудиться, чтобы победить завшивленность. И, конечно, нужна была добрая воля заведующей. Если бы нагрянула какая-нибудь комиссия, она непременно получила бы взыскание. Ведь детдомовские дети стриглись наголо во всей нашей стране! Голая ребячья головка - непременный признак детдома. А дети в детяслях каторжанского лагеря имели почти что домашний вид! Это можно рассматривать как некоторый парадокс, но так было. Когда я выходила с детьми на прогулку, можно было услышать такие возгласы:

- Какие красивые, какие приличные дети!

- Никогда не скажешь, что это лагерные дети!

- Совсем домашний вид у этих деток!

Такое мнение окружающих окрыляло меня... Мои слова могут сейчас восприниматься как преувеличение. Однако на детей можно взглянуть. В моем архиве сохранились фото моих воспитанников и некоторые из них приведены на этих страницах. Детей разрешили сфотографировать незадолго перед отправкой в детдом. Для мам это было подарком судьбы. В каторжанских лагерях никто не имел право фотографироваться по собственному усмотрению. Фото в профиль и фото анфас делались только для личных дел так же, как и отпечатки пальцев. Детей тоже не разрешалось фотографировать, но перед разлукой разрешили, как исключение. Теперь мамы не только смогли сохранить на память изображение своих крошек, но и послать снимки своим родным. Тогда и я получила на память фото

 

- 26 -

своих воспитанников. Им было около трех лет, кому-то больше, кому-то меньше.

Вот Томочка Кокорева. Милое личико в пышных кудрявых волосиках, чуть лукавое выражение. У нее вид очаровательной домашней девочки. А здесь она со своим лучшим другом Витенькой. Витя красив и очень нравится девочкам. Он собирается стать летчиком. Когда он был совсем маленьким, его считали трусоватым - он боялся заячьего хвоста. Тогда у детей еще не было игрушек, и какая-то мама принесла детям заячий хвостик. На Витю этот хвост произвел устрашающее впечатление! Но это случилось давно. А теперь он стал совсем другим, смелым и умным. Он мастерит бумажные самолетики, и обязательно будет летать. А Томочка хочет быть капитаном. Неважно, что она девочка, она ничего не боится, и обязательно будет плавать по морям и океанам.

Сережа Толочко - самый неспокойный мой воспитанник, но и самый любознательный. Мне казалось, что он больше всех привязан ко мне. Он ходил за мною по пятам и без конца задавал вопросы. «Милый, милый Зозик» - так он называл себя, когда был совсем маленьким. Зозик явно предпочитал общество очаровательной Светочки Панчук. Она себя называла Кузей. Это случилось, ясное дело, когда она была маленькой. Но всем детям «Кузя» нравилась больше чем «Света». Так она и осталась «Кузей», даже тогда, когда стала знаменитой артисткой в старшей группе лагерных детяслей. Она лучше всех танцевала и пела. На новогоднем концерте Светочка-Кузя исполняла роль Снегурочки!

Надю Лозинскую называли Галочкой и «Бендочкой». Ее мама попала на каторгу из Западной Украины, отсюда и «Бендочка». Она самозабвенно складывала кубики, была просто виртуозом в

 

- 27 -

этом деле. Засыпая, она всегда просила меня спеть ей песенку «У кота ли, у кота, колыбелька хороша». Впрочем, эту колыбельную любили все дети, и я ее напевала каждому, переходя от одной постельки к другой.

У Катеньки Грюнинг были особенно большие трудности с русским языком, что и понятно: ее мама - немка. Словарный запас маленькой Грюнинг вначале состоял из немецких слов, но общими усилиями нам удалось научить ее и русскому языку. Катенька отличалась добрым, покладистым характером.

Глядя на все эти милые личики трудно теперь подозревать меня в преувеличении! Но кто-нибудь может сказать: «Да что в них особенного? Обыкновенные дети!»

Ну что ж, наша задача и состояла в том, чтобы лагерных детей превратить в обыкновенных. Мы старались смыть с их облика лагерно-детдомовский штамп. Если это удалось, значит мы действительно сделали все возможное и невозможное! Но не скрою, мне это далось непросто. Роль воспитательницы я получила нежданно-негаданно по причудливой прихоти лагерной судьбы. Без специального дошкольного педагогического образования мне приходилось всецело опираться на свою интуицию и на воспоминания о своем детстве. Я старалась копировать ту манеру воспитания, какой пользовались мои родители.

Прежде всего мне хотелось создать атмосферу добра и спокойствия. Со стороны обслуги не допускались никакие наказания, шлепки, грубые слова и громкие окрики. Что греха таить, няни любили повышать голос, а «шлепки по попе» считали совершенно необходимым средством воспитания. Мне пришлось воспитывать не только детей, но и детясельную обслугу.

 

- 28 -

Ласка и внимание - это был первый принцип моей «педагогической деятельности». Второй же принцип состоял в том, что детей нужно обязательно увлечь. Увлечь чем? Книгами, игрушками, рисованием, детским театром. Да, театром, и об этом я расскажу подробно чуть дальше. Меня очень обрадовало, что детские книжки, кубики и другие игрушки оказали на детей буквально волшебное действие, но все же некоторых детей было трудно растормошить и увлечь. Требовалось более сильное средство для того, чтобы вывести их из пассивного состояния. И меня осенило - нужно создать детский театр, ставить не только концерты, но и пьески, в которых были бы заняты все дети. Если они будут вовлечены в единое действо, то не останется места для безразличия и пассивности.

Здесь я также опиралась на свой детский опыт. Будучи первоклашкой, я стала артисткой ТЮЗа (театра юного зрителя). Но наш ТЮЗ состоял не из взрослых артистов, а из детей. Дети были артистами и зрителями. Мой первый спектакль - «Цветы маленькой Иды» (по сказке Андерсена), в котором я играла роль Иды. Затем была детская пьеска «Репка» (по мотивам народной сказки), где я танцевала бабочку. Я остановила выбор на «Репке», адаптировав ее к дошкольному возрасту и к лагерным условиям. И закипела работа. Репетиции, объяснения, как нужно входить в роль, костюмы, декорации...

Я читала текст, а дети разыгрывали действия в виде пантомимы,

 

- 29 -

танцев и песенок.

«Посадил дед Репку» - начинала я.

Саша Осечкин как самый высокий и самый старший был Дедом. Он усаживал на маленький стульчик Репку, которую изображала Галочка Лозинская (Бендочка).

«Выросла Репка большая-пребольшая». При этих словах Галочка постепенно выпрямлялась и тянула вверх ручки, показывая как она выросла. Наибольший эффект в этом месте производили вставные номера с массовками. Полюбоваться, как выросла Репка, прилетали Бабочки. Они порхали вокруг Деда и Репки, танцевали и пели. Самые сложные движения выполняла Светочка-Кузя, которая была царицей Бабочек. После Бабочек на сцену выпрыгивали Кузнечики, а за ними появлялись Букашки, которые хороводили вокруг Дедки-Репки. Букашками были малыши из младшей группы, что вызывало особое умиление зрителей. Красочные массовые сцены неизменно проходили «на ура».

«Стал Дед Репку тянуть. Тянет-потянет вытянуть не может!». На помощь поочередно приходят Бабка, Внучка, Жучка и Кошка. Но Репка не поддается. И только приход Мышки приводит к победному результату. Ура, - вытянули Репку! И опять пляшут и поют Бабочки, Кузнечики, Букашки.

Премьера «Репки» прошла с потрясающим успехом. Артистов вызывали на бис, дарили подарки, просили готовить новые номера. Радость успеха окрылила всех - детей, мам и меня, конечно. До спектакля мало кто верил в успех. Скептики говорили: «Да не может этого быть, дети еще двух слов связать не могут, о каком детском представлении может быть речь среди слаборазвитых лагерных детей!» Но наши малыши показали, что никакие они не слаборазвитые, хотя и лагерные. Особенно радовались мамы детей из младшей группы. Они даже не мечтали, что их малышей привлекут к выступлению. Ведь в их группе не было воспитательницы и с детьми никто не занимался. Старшая группа считалась в детяслях «элитным подразделением» - здесь была воспитательница. Всех удивляли успехи детей, словно они совершили прыжок из состояния полной дикости в эру цивилизации.

«Репка» оживила все наши занятия. На уроке рисования я могла предлагать знакомую всем детям тему: «А теперь давайте рисовать репку. Какие у нее листочки? Зеленые. Берем зеленые карандаши. А какое небо над репкой? Синее», - и дальше в таком же духе.

 

- 30 -

Во время всех наших начинаний кто-нибудь из детей стремительно вырывался вперед и показывал наилучшие результаты. Лучше всех рисовал Валерик Мормоль. И, что интересно, во время свободного урока, когда дети могли заниматься тем, чем захотят, Валерик всегда просил бумагу и цветные карандаши и принимался рисовать. А Галочка Лозинская всегда начинала заниматься кубиками. Дети очень отличались друг от друга и способностями, и пристрастиями, и поведением. К каждому ребенку был нужен индивидуальный подход.

«Что их ждет в будущем?» - грустно задумывалась я над их судьбой. С каждым днем близился час разлуки. Когда увезут детей и куда - этого никто точно не знал. Паническое настроение матерей нарастало. Приближался детдом и, может быть, разлука навеки. Как смогут маленькие дети перенести этап в условиях Заполярья? Этап будет длиться долго, предстоят пересадки. Кто их будет сопровождать? Наверное, вольная няня и медсестра. Разве смогут они за всеми уследить, вовремя накормить, как следует одеть! При оформлении документов могут перепутать фамилии и имена. Дети еще не в том возрасте, чтобы отвечать за себя. Когда придется встретиться? Если и случится дожить до окончания срока, если и наступит день долгожданной встречи, то что тогда предстоит? Старая женщина встретится со взрослым человеком, сыном или дочерью, который может быть и признать не захочет свою мать...

Все эти опасения, вполне реальные и нисколько не вымышленные, приводили матерей в полнейшее отчаяние. Сердце охватывал леденящий ужас. С мамами вела успокоительные беседы наша вольная заведующая. Для сеанса психотерапии вызывали их к оперуполномоченному. Все беседы сводились к тому, что нужно держаться спокойно и радостно, чтобы не травмировать детей. Разве им в лагере, за колючей проволокой, хорошо? В детдоме им будет значительно лучше. Их повезут на юг, в красивые теплые места. Их будут учить, им откроют дороги в светлое будущее. Мамы соглашались, но расставаться со своим ребенком было мучительно больно.

Когда за детьми «пришли» и после коротких сборов построили попарно для вывода из зоны... Боже мой, что тогда началось! Дети шли к вахте, крепко держась за ручки, будто бы прося друг у друга помощи. Томочка Кокорева держалась за руку Витеньки, Света Панчук - за Зозика... Видеть это без слез было невозможно. Вся обслуга рыдала. Матери с воплями бросились к своим детям, каждая хватала своего ребенка, прижимала к груди, целовала, заливаясь слезами. Дети кричали и плакали. Их пришлось насильно отрывать от матерей. Из зоны их выносила вохра...