- 47 -

КРУШЕНИЕ

 

Там, в Сибири, вдали от родной деревни, мы росли, росла и наша фантазия. Особенно о домовых. Домовой настолько сильно вселился в наше воображение, что мы считали его реальным существом. Мы его постоянно ощущали. Им нас пугали. Только потом, в зрелом возрасте, я понял, что это было свойственно периоду наибольшего скопления человеческих бед и страданий.

 

- 48 -

В барачной комнате, в которой мы жили, было две койки. На одной из них спали папа с мамой, на другой мы — две сестры и я. Правда, для меня, как самого младшего, иногда делалось исключение — разрешалось ложиться на родительскую койку между папой и мамой. Я любил к ним забираться. Это были самые радостные, самые счастливые минуты в моей жизни. Лежишь, бывало, между ними и слушаешь какие-то истории и боишься, как бы чего не упустить. И как, помню, оборвалось мое детство на рассказе о домовом, который живет на крыше.

«Слышишь, — говорит мне папа, — скрип лестничной клетки — это домовой по ней поднимается на чердак».

«А что он там будет делать?» — спрашиваю я.

«Многое, — говорит он, — у него дел невпроворот».

И в это время — стук в дверь. «Не иначе, как домовой», — подумал я. Стук повторился еще и еще, а затем перешел в непрерывные удары. Было пять минут третьего. Отец встал с койки, подошел к двери и открыл ее. Мгновенно в комнату врывается тройка и по заранее разработанному сценарию приступает к делу.

Один начал обыскивать отца, хотя он был в нижней рубашке и в кальсонах, другой — ворошить школьные книги, поскольку других не было, третий

 

- 49 -

занялся распарыванием матрасов и подушек. После этого начали просматривать все уголки комнаты, выворачивать карманы детской и взрослой одежды, простукивать стены.

И тут одному из них на глаза попалась тумбочка, на которой лежала коробка с мамиными серьгами. В считанные секунды он оценил стоимость серег и мгновенно убрал их в карман.

Это не ускользнуло от мамы. Она стала требовать вернуть ей серьги. Сначала он пытался доказать, что никакой коробки он не брал и что это наговор на должностное лицо. Но мама стояла на своем, показывая на карман, в котором они исчезли. То ли она была слишком категорична, то ли подействовало то, что в комнате было слишком много народу, но коробку из кармана пришлось вынуть.

Затем он начал доказывать, что золотые вещи им велено конфисковывать, продолжая держать их в своих руках. Но мама уже шла напролом, доказывая, что эти серьги идут по наследству от поколения к поколению. Теперь они должны принадлежать ее дочери.

Сначала она держалась, пытаясь вызвать у них сострадание и жалость, но, видя безрезультатность своих попыток уговорить их, кинулась в слезы, а затем хрипло закричала. От всего этого постепенно начал пробуждаться барак, давая о себе знать.

 

- 50 -

Не выдержал всего этого любитель чужих вещей, швырнул коробку в угол, а сам в грубейшей форме потребовал от отца собираться быстрей. А я потом подумал — отдать бы им эту коробку, не до нее тогда было. К тому же свою неудавшуюся попытку кражи они наверняка будут вымещать на отце. Ведь они были все равно, что вор в законе.

Отец не спеша начал надевать брюки, рубашку, а у самого с лица капает пот. Потом, так же не спеша, надел сапоги, шубу и двинулся к выходу. Его неторопливость и спокойствие говорили о том, что он никак не мог понять, в чем дело, что происходит.

А я, когда папа коснулся дверной ручки, бросился к нему в ноги, ухватился за сапог и закричал на весь барак: «Не пущу!» В следующую минуту один из тройки опустил свой огромный кирзовый сапог мне на руку, а второй — на голову, пытаясь таким образом оторвать меня от ног отца. Я еще сильнее заплакал.

Заплакал и отец. Он плакал, как ребенок. В этом отражалась и жалость, и беспомощность по отношению к происходящему. Не выдержал даже один из этой тройки, проговорив: «Оставь хоть ребенка». В ответ последовало: «Придем на место, я тебе покажу». По всей вероятности, трудно потом пришлось человеку среди подобных зверей.

 

- 51 -

Отца увели, а мы, беспомощные, раздавленные, плакали всю ночь и только к утру задремали. Да, дети задремали, но не мать. Как только рассвело, она пошла в тюрьму, захватив с собой для отца необходимую одежду и еду. Но что-либо узнать или сделать передачу ей не удалось, с ней просто никто не разговаривал и даже не подпускал близко к воротам тюрьмы. Но она продолжала пропадать там и днем и ночью, наблюдая за движением тюремных машин в надежде увидеть мужа.

Лишь однажды из окна въезжающей в тюрьму машины к ее ногам упала спичечная коробка с запиской от отца, которую она подняла и быстро ушла подальше от того места. Но как ни пыталась она прочесть ее, так и не смогла. Ведь она почти не умела ни читать, ни писать. К тому же написана она была очень неразборчиво. Обратиться же за помощью к посторонним людям она боялась, ведь неизвестно, кто они.

Поэтому она поспешила домой, где в кругу своих детей прочитала ее с божьей помощью и пришла в ужас: в записке говорилось, что его приговорили к расстрелу. Поверить в это мама не могла, продолжая дежурить у тюрьмы. Слишком хорошо она знала своего Александра. Лишь подумала, что это чья-то злая шутка или записка попала не по адресу.

 

- 52 -

А мы, дети, обычно сидели на койке и ждали, когда она придет. Разговора о школе уже не было. Тогда мы, испуганные, затравленные и голодные думали только о происходящем, да и о куске хлеба, который с каждым днем все чаще появлялся лишь в нашем воображении. Мама приходила домой все реже и реже и лишь для того, чтобы передать еду.

Так продолжалось несколько недель, пока мама не стала свидетелем страшного злодеяния. Она увидела, как большую группу заключенных вывели из тюрьмы под усиленной охраной. Среди них был и Александр. Она подошла к нему и тихонько спросила: «Саня, куда ведут?» В ответ услышала: «Лиза, на вокзал». В это время к нему подбегает охранник и со всего размаха бьет в висок рукояткой нагана. Удар был настолько сильным, что он мгновенно падает, обливаясь кровью.

Одна из женщин, стоящих в стороне, не выдержала и крикнула: «Что вы делаете, звери!», а сама попыталась раствориться в толпе. Но всякий раз то одна группа людей, то другая раздвигалась, оставляя ее на виду у всех. Охранникам не составляло большого труда схватить ее, несмотря на сопротивление. Как же потом, придя домой, мама плакала, рассказывая нам эту страшную историю.

Но вот начался новый этап издевательств и мытарств, начиная от маминой попытки снова устро-

 

- 53 -

иться на работу и кончая изоляцией соседских детей от нас. И все же были люди, которые старались чем-то помочь, хотя и с оглядкой. Прежде чем зайти к нам, человек какое-то время ходил по барачному коридору, осматриваясь. И когда убеждался, что все спокойно, быстро входил в комнату, клал сверток на стол и мгновенно исчезал.

Особенно ощутимую помощь оказывала нам семья директора кирпичного завода. Их домик находился недалеко от завода, в стороне от всех строений. Жили они хорошо, имели корову и большой фруктовый сад. Раз в неделю, в определенное время, я, восьмилетний мальчик, приходил к ним, и жена директора передавала мне заранее приготовленные продукты. Обычно это было молоко или квашеная капуста.

Но это продолжалось недолго. Вскоре и директора завода постигла такая же участь, как и моего отца. Однажды, ничего не подозревая, я направился к их домику. Не доходя нескольких шагов до калитки, я неожиданно услышал стоны, иногда переходящие в хрип. Я остановился, начал присматриваться и вскоре увидел: на крылечке сидела вся растрепанная и в слезах жена директора и еще несколько человек. Я сразу понял, что пришла беда, что им теперь не до меня, повернулся и пошел домой.

 

- 54 -

Несмотря на свой детский возраст, я начал перебирать в памяти возможные причины его ареста. Я вспомнил случайно услышанный разговор взрослых о том, что он постоянно старался помочь рабочим. Не в этом ли причина его ареста, подумал я. А может быть, мое посещение его дома как-то сказалось, ведь общение с «врагами народа» запрещено.

Уже тогда я знал, что для определенного круга людей доносы и наговоры были нормальным явлением, а такие понятия как чистота, порядочность для них просто не существовали. В основу их жизни было положено самосохранение, желание как можно полнее обезопасить себя, невольно создавая тем самым простор для произвола. Даже дети оказались под влиянием этих начал: родители стали им наказывать, с кем из детей можно говорить и играть, а с кем — нет, кого можно впустить в свою комнату, кого — нет.

Но дети есть дети. Несмотря ни на что, они легко забывают. А как быть родителям, на долю которых выпало страшное горе, у которых отобрали все, даже право на существование?

Куда только не обращалась мама с просьбой принять ее на работу и всюду слышала один и тот же ответ: «врагов народа» на работу принимать запрещено. Тогда она пошла на прием к прокурору города. Тот ей сказал, что все решает ОГПУ. И вот она там. Один из руководителей отдела после ознакомления

 

- 55 -

с делом сказал, что если она напишет на отца донос, достойный подражания (в их представлении), то получит разрешение на прием на работу.

Не могла мать дать родного человека на поругание, а следовательно, писать на отца под диктовку отказалась. Тогда он сказал, что если она не сделает этого, то ее посадят в тюрьму, а детей отправят в детдом. Но она продолжала твердить свое: «Помогите, дети голодные, дайте справку о приеме на работу». Но как она ни призывала к милосердию, мало что изменилось. Больше того, он заявил: «Дети будут умирать, пойдешь на все» — и приказал вытолкнуть ее из своего кабинета.

Идти домой без куска хлеба и справки она не могла и пошла опять к прокурору города. Там она рассказала о своем посещении и о том, какие требования ей выдвигали. От услышанного прокурор пришел в бешенство. В его представлении человек, находящийся на краю пропасти, должен думать не о чистоте и порядочности, а только о выживании, по крайней мере, для детей.

Постепенно успокаиваясь, он начал предлагать маме различные варианты решения проблемы. Вначале он ей предложил сменить фамилию Ермолаева на свою девичью — Шапырина. Но мама, по сути своей религиозная и совсем неграмотная женщина, отлично понимала, что за этим стоит не только отре-

 

- 56 -

чение от отца, но и ее арест и отправка детей в детдом. Не могла она пойти на такое предложение.

И вместе с тем она не могла опять прийти ни с чем. Уж очень много времени прошло с тех пор, когда она имела какой-то заработок. Она больше не могла приходить домой без копейки и куска хлеба, смотреть на плачущих детей. Когда она приходила, усталая, голодная, то обычно ложилась на койку, закрывала лицо подушкой и плакала, стараясь, чтобы не видели дети.

Но дети отлично все понимали. Больше того, они пытались успокоить маму, говоря, что они не голодные и что ей не следует так о них переживать. Наплакавшись, она постепенно приходила в себя и начинала убеждать детей, что все будет хорошо. Так происходило изо дня в день. Она окончательно устала от этого и готова была на крайность. Но на какую, она еще не знала.

И все же выход был найден. Мама согласилась на частичное изменение фамилии вместо Ермолаевой на Ермолаеву-Шапырину. Только после этого она получила временное разрешение устроиться на работу.

«Мы выжили,

Мы выжили!» —

Кричали воробьи.

 

- 57 -

Но разрешение на право работать — это еще не работа. Когда она пришла на прежнее место работы, ей сказали, что ее должность занята и что у них нет свободной штатной единицы. От услышанного ей стало плохо, закружилась голова. Ей показалось, что она сейчас упадет. И она поспешила выйти на улицу. Там, на одной из скамеечек она просидела до тех пор, пока один из прохожих не помог ей придти в себя.

И она снова пошла по местам, где обещали предоставить работу при наличии справки. Но при повторных встречах ее желания и возможности просто не интересовали никого. И тогда она соглашается на самую грязную и тяжелую работу.

Но работать на том участке пришлось ей недолго, поскольку она занозила средний палец правой руки. Не придав этому никакого значения и не обработав рану должным образом, получила заражение. Одна за другой начались операции пальца, но так и не смогли его спасти. В результате мама получила вторую группу инвалидности.

И опять она вся уходит в поиски работы. Вскоре она нашла работу по своим возможностям. В ее функции входило стоять у движущейся ленты, по которой подавалась глина, и смотреть, чтобы вместе с глиной между двумя вращающимися валками не попал камень.

 

- 58 -

И она не усмотрела. Вместе с глиной в валки попал камень, в результате на несколько часов была остановлена вся линия. А за этим последовало ее увольнение и арест, начались допросы. И если бы подобная авария не произошла буквально на следующий день, неизвестно, чем бы все это закончилось. Но так или иначе, мама опять оказалась безработной, а следовательно, без средств к существованию.

Тем временем в нашу барачную комнату стали наведываться учителя и требовать, чтобы мы посещали школу. А мы уже забыли, когда в последний раз ходили туда. Но сделать без мамы они ничего не могли. И потому, не успела она появиться дома, как в ее адрес посыпались угрозы. Подобный оборот событий она предвидела, хотя и сомневалась в том, что мы сможем дальше учиться в школе. Поэтому забрала она все вещи, еще оставшиеся в комнате, и пошла на базар, прихватив с собой и меня.

Долго ей пришлось искать покупателя на свои веши. И все же часть из них она сумела продать. На эти деньги она затем и пыталась приобрести что-либо для детей, но вскоре поняла, что денег недостаточно.

И тут произошло чудо. Она увидела в грязи какой-то сверток, по которому, вероятно прошел не один человек. Мама подняла его, развернула и увидела деньги. Она еще не знала, что предпри-

 

- 59 -

нять, глядя то на деньги, то на меня. Постояла так в нерешительности несколько минут, затем сказала мне: «Пойдем». Отойдя в сторонку, она пересчитала деньги. Их оказалось девяносто рублей.

Теперь она могла кое-что приобрести для детей. Потом она говорила, что, по всей вероятности, нам кто-то тайком помогает. А мы в этот день, впервые с того страшного дня, когда увели отца — самого дорогого человека на земле, сидели за столом все вместе и, как проснувшийся улей, о чем-то беспрерывно говорили, рассматривали покупки и намечали план нашего предстоящего посещения школы.