СТРОИТЕЛЬСТВО ДОМА

После свадьбы Елизавета Сергеевна (Шапырина) Ермолаева стала жить в семье мужа. Александр Григорьевич понимал, что, когда семья вырастет, стены отцовского дома станут слишком тесными для них. К тому же подходило время для сватовства его сестер Нюры и Симы, а также брата Василия. И тогда Саша начал подыскивать место для строительства нового дома и закладки сада.

В то время подобному начинанию уделялось большое внимание. Считалось, что чем исправнее отдельное хозяйство, тем богаче страна. Поэтому, когда отец пришел к председателю Поминовского сельсовета с просьбой о выделении земельного участка под строительство дома, вопрос был немедленно решен положительно.

На окраине деревни Поминово он облюбовал участок под застройку дома. Это был совершенно заброшенный пустырь, заросший кустарником, репейником, утыканный кочками и пнями. Но это его не пугало. Он думал не о трудностях, которые ему предстояло преодолеть. Нет, не таков был Александр. Он хотел превратить этот клочок земли в цветущий сад. Вот о чем он мечтал.

Для него было важно не скатиться до уровня самых бедных крестьян, о которых постоянно говорила советская власть, власть, прославлявшая нищету, невежество и убогость человеческого существования. Как волевой, энергичный, незаурядный человек, всем своим существом он стремился к совершенству, к разуму и величию.

Когда он показал необжитый пустырь жене, она пришла в ужас, потому что понимала, что начать обустраивать его означало отказаться от нормальной жизни. К тому же она не представляла себе, как эти непроходимые заросли можно привести в поря-

док простой лопатой. Но отец был на высоте. Он словно уже наслаждался еще невидимым предстоящим успехом. И поцеловав жену, от которой не отходил ни на шаг все это послесвадебное время, сказал: «На этом месте будет дом и цветущий сад во имя тебя». Он как бы пытался оправдать свое вторжение в жизнь этого чистого и по-детски нежного существа. Затем, обнявшись, они направились к родительскому дому, на ходу беседуя о предстоящей работе.

С этого дня жизнь молодых стала другой. Теперь они вместе вставали засветло, а ложились поздней ночью. Александр шел к месту постройки дома, а Елизавета приступала к приготовлению пищи. Затем был завтрак на природе и непрерывная, изнурительная работа.

Сперва все сводилось к выкорчевке пней, обработке земли, установке изгороди и планировке участка под дом и сад. На этом этапе были необходимы труд и творчество, а большие затраты пока не требовались.

Наконец встал вопрос — откуда взять деньги. И Александр начал обдумывать возможные варианты приработка. В первую очередь он решил продать гребенки, изготовленные в свое время кустарным способом. Он узнал, что наибольшим спросом они пользовались в степных районах. И он побывал там,

но желаемого результата не достиг, получив лишь мизерный доход, позволивший покрыть лишь текущие расходы.

Он снова отправился на поиски работы. Опрашивая знакомых, Саша узнал, что Егорьевскому и Шатурскому лесничествам требовались рабочие по выкорчевыванию пней. И вот он направился к старшему Егорьевского лесничества по временному устройству на работу. Бригадир, окинув его взглядом, сразу понял, что это тот человек, который ему был нужен, и зачислил его в свой штат. Ведь ему были нужны сильные, крепкие люди на высокооплачиваемую работу. Окрыленный успехом, Саша быстро зашагал в сторону своей деревни. Правда, дома он не нашел желаемого одобрения. Но дело сделано. И начался новый этап неизведанного пути.

Поначалу он выезжал в леса Егорьевского района обычно на две-три недели. Это была тяжелая, изнурительная работа без каких-либо элементарных условий труда. Выдержать могли далеко не все. И все же главное было достигнуто — он мог приобретать лесоматериалы и кормить семью. Ведь в семье Ермолаевых он был старший.

Каждый раз, приезжая домой на «отдых», он привозил с собой несколько бревен. И все эти дни «передышки» Саша посвящал строительству дома и посадке фруктовых деревьев. И так изо дня в день —

выкорчевка пней сменялась перевозом бревен и строительством дома. Ни дня ослабления и передышки. К 1928 году дом, постройки и сад были почти готовы. Все шло по задуманному плану.

А в стране менялся только подход к труженику. Если раньше считалось, что чем богаче отдельное хозяйство, тем богаче государство, то теперь все настойчивее насаждалось мнение, что зажиточный труженик мешает жить бедноте, развиваться новым формам «коллективного труда». Поэтому всякий росток нового, каждая попытка построить свою жизнь по-другому, вразрез с идеологически навязываемыми понятиями, вызывали подозрения и зависть. Настали времена обобществления, усреднения и «уравниловки».

Отрыв от основной массы рассматривался как подрыв самой системы строя. Ценность таких понятий как заурядное трудолюбие, направленное на заботу о семье, близких, чистота, благородство души сместилась на задний план. И люди, смирившиеся с существующей действительностью, своей нищенской убогостью, надеждой на то, что «кто был ничем, тот станет всем», жили в пределах новых возможностей и чуждых, насильно внедренных понятий.

И это не случайно, ведь руководящей и направляющей силой в деревне была нищета. Именно от ее имени проводились в жизнь все спущенные сверху директивы.

Но жизнь продолжалась. Продолжалось и строительство дома, но уже замедленными темпами. А чем ближе было окончание строительства дома, тем чаще стали посещать деревню люди, которые все настойчивее требовали от руководства колхоза воздействия на труженика.

Новым методом давления стали налоги. В 1928 году семья впервые была обложена налогом в размере 800 рублей. Это была огромная сумма. И если бы не было сбережений, полученных в свое время от выигрыша по лотерейному билету, уже тогда можно было расстаться с мечтой о своем доме.

Не успели оправиться от одного удара, последовал второй. В 1929 году сбор налога повторился. Отец собирал справки о всех приработках и поехал в Егорьевск. Там ему удалось доказать, что тех денег, которые он получал, едва хватало на расходы, и поскольку на его иждивении находилось шесть человек, налог снизили до суммы, которую он получал в лесничестве.

Не успели пережить второй удар, как последовал третий. И так вплоть до 1931 года — года полной коллективизации. И опять встал тот же вопрос — как жить.