ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РУКОВОДИТЕЛЯ

АНТИФАШИСТСКОЙ ГРУППЫ НАТАШИ ДОБЕЛЬ

 

<...> Кончился тяжелый рабочий день. Усталые, еле волоча ноги, в грязных дырявых халатах, с вязанками дров за спиной, возвращаются с работы девчата.

<...> Пришла ко мне из соседней комнаты Люба Малиновская. Негде ни сесть, ни стать. Пробралась к моей койке согнувшись, чтобы головой не достать верхней койки, села рядом со мной на соломенный матрац. Говорит о пустяках, о том, о сем, а глаза серьезные, сосредоточенные, необычные. Видно, что ей нужно сказать мне что-то важное. Люба сделала знак, чтобы я вышла. Она впереди - я за ней. Ветер злобно вырвал из рук наружную двёрь и снова захлопнул. На дворе непроглядная тьма и ни души. Ледяной ветер больно хлещет наши босые ноги в деревянных колодках. А Люба все говорит, говорит. Вчера, в вокресенье, по лесной дороге они встретили двух наших пленных. Они из лагеря военнопленных в Фаллингбостеле. Разговаривали с ней долго, около двух часов. Незаметно расспросили обо всем: кто ее родители, где училась и где жила до войны, какую работу выполняет сейчас в лагере, как относится к немцам и какое настроение у наших девушек и о многом другом. Что-то в этих людях было такое, что располагало к ним, вызывало доверие. Беседа стала откровенной, искренней. Гово-

 

рили о Родине, о событиях на фронте, о долгожданной победе над врагом. Заговорили о том, что наши девушки и она. Люба, не должны бездействовать здесь, в тылу у немцев. Работая на их военной фабрике, нужно всеми способами им вредить, помогать нашей Советской Армии добить врага.

Поставили вопрос в упор: имеет ли Люба достаточно смелости, чтобы взяться за такую работу и организовать подруг? Люба и обрадовалась и растерялась: ведь она неопытна и не знает, сможет ли со всем этим справиться.

Тогда один из них предложил Любе познакомить их с самой серьезной и надежной девушкой. Люба пообещала. Договорились о дне и месте встречи.

И вот сейчас, волнуясь. Люба рассказывает мне об этом разговоре и предлагает познакомить меня с ними, так как считает меня "самой серьезной" и "самой надежной".

Я взволнована всем услышанным, но думаю. Думаю, как быть. Не провокация ли это?

Люба совершенно уверена, что нет. Она не сомневается, что это честные советские люди.

У меня нет в этом уверенности. Всю ночь я не спала: думала, думала. По многу раз восстанавливала в памяти всё, услышанное от Любы, взвешивала каждое слово военнопленных, обсуждала все обстоятельства за и против. С одной стороны, настораживала их откровенность с незнакомой девушкой Любой. С другой - это было вполне оправдано условиями нашей и их жизни: многим пленным различными способами, главным образом путем подкупа патрулей, удавалось выйти из своего лагеря. Но это было редко и являлось делом случая. Нас тоже не всегда выпускали из лагеря, в этом тоже не было никакой определенности. При

 

таких условиях, пытаясь установить связь с нашим лагерем, товарищи не имели никакой возможности длительное время изучать кого-либо из нас. Могло случиться, что следующий раз увидишься не ранее, чем через месяц-два. Да и вторая встреча не раскроет полностью характер и внутреннюю сущность человека. Естественно, что волей-неволей приходилось идти на некоторый риск, руководствоваться интуицией. Вполне допустим был и такой вариант. Глядя Любе в глаза, нельзя ей не поверить. У нее правдивые голубые глаза, белокурые волосы и неожиданно почти черные брови. Голос искренний, задушевный. Ей 18 лет. В походке, в движениях, в разговоре - во всем скромность школьницы. Возможно, что эти внешние особенности Любы в какой-то мере расположили к ней военнопленных.

К утру следующего дня, после долгих раздумий в бессонную ночь, я была почти уверена, что с Любой встретились настоящие советские люди. И мне так хотелось верить в хорошее! Оставалось только познакомиться с ними, вынести свои личные впечатления и сделать выводы.      

В назначенный день, когда я, запыхавшись, почти бежала к условленному месту встречи, я думала о том, что теперь закончится- наша бездеятельность, что старшие и. более опытные товарищи подскажут, как можно приводить в негодность эти проклятые снаряды, чтобы это было незаметно для немцев, как создать антифашистскую группу в нашем женском лагере и как бороться с фашистами в наших условиях.

В лесу совсем темно. Боясь опоздать, я мчалась по лужам и кочкам, ветки царапали лицо.

В условленном месте я увидела силуэты двух мужчин и девушки. Один был высокого, второй - среднего роста. С ними Люба Малиновская. Я быстро подошла

 

и не могла скрыть своей восторженной радости, хотя понимала, что это выглядит глупо и говорит не в мою пользу.

На этот раз беседа наша носила общий характер, ограничиваясь пожеланиями и добрыми намерениями. Мы знакомились и присматривались друг к другу.

Договорились встретиться в ближайшее время. Товарищи пообещали научить нас в дальнейшем, как создать антифашистскую группу в нашем лагере. Один из них более активный, постарше, среднего роста, назвал себя Михаилом Минаковым.

О знакомстве с ними и о характере наших отношений мы решили рассказать Галине Тоцкой, которой взрывом снаряда оторвало руку. Она горячо согласилась во всем помогать нам.

На следующий раз мы встретились в лесу уже вчетвером. Михаил Минаков поручил нам создать небольшой комитет и постепенно, продуманно вовлечь в" организацию других девушек. Все должны быть связаны, как цепью, по тройкам, чтобы каждый знал только двоих и никого больше.

Люба Малиновская, Галина Топкая и я вдохновенно взялись за работу. Это и была тройка-комитет, руководителем которой избрали меня. Связь держали по тройкам, по такому принципу, как нам советовал Михаил.

Однажды Минаков принес нам советскую листовку с призывом помогать Советской Армии, совершать диверсии и саботаж в тылу врага. Листовка заканчивалась лозунгом: "Да здравствует непобедимый советский народ! Смерть фашистам!"

Родными и знакомыми были эти слова, такой радостной весточкой с Родины. Даже один вид печатных русских букв бодрил. Мы по многу раз перечитывали

 

эту листовку. Казалось, будто беседуем с нашими родными через линию фронта, будто прибавили нам сил и энергии, будто утроилась наша вера в скорое освобождение.

Люба Черевко, Галина Тоцкая, Люба Малиновская и я переписали эту листовку печатными буквами во многих экземплярах. Решили, что я и Нила Кондратец распространим эти листовки среди девушек из лагеря в городе Вальсроде и в большом лагере в городе Бомлиц, где находились девушки и парни, угнанные в Германию, как и мы.

Михаил Минаков познакомил нас еще с одним своим товарищем, Вячеславом Сахно, инженером из Харькова.

Нашим девушкам удалось вынести "подзаборным путем" в лес снаряд, и Сахно показал, как сделать его небоеспособным. Теперь ежедневно среди готовых к упаковке снарядов многие были непригодными. Отрадно было сознавать, что на фронте они не взорвутся, не искалечат и не убьют наших братьев. У всех у нас повеселели лица. В глазах засветилась надежда. Мы не одни.

Мы уже знали, что в пленном лагере Фаллингбостель существует большая антифашистская организация.

Михаилу Минакову долго не удавалось выйти из лагеря для встречи с нами. Наконец, получили записку, написанную молоком. В ней была очередная инструкция и условное сообщение о месте и времени встречи с ним.

В лесу, недалеко от дороги, как было намечено, я встретилась с Михаилом. Он рассказал, что с трудом ему удалось подкупить полицая, чтобы явиться сюда.

Расспросил о количестве членов нашей организа-

 

ции, о проделанной нами работе и, кажется, остался доволен. В то время в антифашистскую организацию мы вовлекли уже 30 девушек.

Михаил сообщил, что он и его товарищ готовятся к побегу, постараются перейти линию фронта. А нам задание: помочь им бежать. Еще Михаил доверил мне свою личную тайну, сказав, что он и товарищ его евреи, что настоящее его имя Макс Минц. Он дал мне свой московский адрес, а я пообещала, что после возвращения на родину сообщу его родным в случае, если он погибнет.

Договорились также о том, как мы поможем им подготовиться к побегу. В условленный день Михаил принес нам вещи (одежду и продукты). Все это мы спрятали у себя до дня их побега.

В тот же день поздно вечером мы пошли провожать товарищей. Грустно было расставаться, и, вместе с тем, радостно думать, что, может быть, им посчастливится перейти линию фронта и попасть к своим. Нам так хотелось уйти вместе с ними, но это было невозможно. Галина Топкая чуть не плакала от тоски и досады, что нам приходится оставаться в лагере.

Всем нам казалось, что провожаем мы своих родных. Так тревожно было за их судьбу, так хотелось, чтобы все пожелания наши сбылись! Люба Черевко вполголоса запела "Катюшу" и "Шахтерскую", мы подпевали. Проводили товарищей до станции Бангоф, в последний раз пожали руки и расстались.

После побега Михаила и его товарища мы продолжали поддерживать связь с членами антифашистской организации военнопленного лагеря в Фаллингбостеле.

Нам стало известно, что Михаила Минакова и его товарища задержали в дороге. Они под арестом. Выдержат ли? Выживут ли? Несколько дней после этого известия мы ходили удрученные, расстроенные, с тяжестью на сердце.