Лейтенант Крылов

 

Среди непомерного количества гулаговской опричнины и своры навербованных осведомителей-негодяев, способных засадить в тюрьму и родную мать, попадались единицы, начавшие осознавать трагизм казематной системы, положенной в основу грядущего коммунистического рая в России.

Одним из таких думающих людей был инженер-строитель из технического отдела Северураллага лейтенант Крылов, высокий, аскетического вида брюнет лет 48. Крылов говорил глуховатым голосом с ударением на «о», был общительным, как инженер пользовался авторитетом.

Впервые пришлось общаться с ним при выполнении проекта сушилки пиленой древесины, а затем устройства водяного отопления здания управления. В отличие от «инженеров» отдела, лейтенант относился ко мне без всякой предвзятости. Запросто подсаживаясь к столу, советовался, высказывал критические замечания, в общем, вел деловые обсуждения, втягивая в них и Сахно. Однако «старшие» никогда в таких обменах мнениями не участвовали, осуждающе поглядывая на столь вольное якшание с политзаключенным.

Производственные контакты постепенно как бы размыли разграничивающий кастовый барьер, При посторонних я вел себя по отношению к лейтенанту по строго установленному гулаговскому «этикету», но, оставаясь наедине, мы беседовали и на отвлеченные темы. Крылов интересовался повседневным существованием заключенных в жилой зоне, времяпрепровождением в изредка выпадающие нерабочие праздничные дни. Из расспросов, коротких замечаний можно было понять, что он ясно представлял безвинность подавляющего большинства

 

«врагов народа», страдающих в концлагерях. Вместе с тем хорошо понимал, что ничтожные затраты на содержание многих миллионов «зэков» дают возможность в значительной степени компенсировать ущербное хозяйство страны.

Однажды, находясь по делам котлонадзора в Туринском лагподразделении, встретил на бирже Крылова. Узнав, что я покончил с делами, предложил возвращаться в Тавду не пассажирским поездом, проходящим лишь на следующее утро, а товарняком. Вскоре ехали, забравшись в пустой вагон.

Дорогой лейтенант рассказал, в частности, о недавней поездке в Москву на совещание периферийных сотрудников лагерей, на котором присутствовал Берия.

— Впервые видел его так близко, — рассказывал лейтенант. — Внешне Лаврентий производил неплохое впечатление: представительный, интеллигентное лицо, на «кавказца» мало похож, ничем не подчеркивал величие своей персоны. О чем велись речи на совещании, Крылов не говорил. Такие полудоверительные отношения сохранялись до моего перевода в Белый Яр.

В конце ноября 1952 года часов в 11 дня я получил команду доставить на автобусе к управлению начальника подразделения майора Большакова и еще несколько чинов. Когда подъехали, площадь перед зданиями заполняла толпа военных и гражданских. Отогнав автобус к стоянке, пошел узнать причину сбора. Перед входом в здание клуба стояли две кузовные машины с открытыми бортами, одна пустая, застланная ковром, на другой — металлическая оградка и постамент со звездочкой. Сразу бросились в глаза фотокарточка и надпись на лицевой стенке: «Крылов Георгий Николаевич. 1903-1952». Сердце невольно дрогнуло.

У водителя мотоцикла бытовика Долгих узнал, что Крылова вечером обнаружили у колодца с проломленным черепом.

У подножки автобуса смотрел, как Крылова выносили из клуба. Лицо выглядело спокойно-строгим, помолодевшим. Вспомнились встречи, разговоры, и возник вопрос: кто и за что угробил человека, мучившегося причастностью к легализованному разбою? На кладбище издали наблюдал церемонию. Под траурные звуки оркестра и ружейного салюта пожелал, чтобы земля была ему пухом.

1952-1960 гг.