Гражданство

Зимой, в начале 1929 года, отца вызвали повесткой в ГПУ города Благовещенска. Повестку принес рассыльный и попросил расписаться в получении, это был первый вызов в ГПУ.

— Что им нужно от тебя? — спросила мама, когда он поздно вечером вернулся домой с братского совета.

— Многое нужно. И не думаю, что мне приготовили в ГПУ что-то приятное, — ответил отец.

Они помолились и предали все в руки Божьи. На следующий день отец пошел в ГПУ. «Пусть хранит тебя Господь. Я буду молитвенно с тобой!» — проводила его мама.

В ГПУ отца принял спокойный, вежливый сотрудник по фамилии Смирнов.

— Петр Яковлевич, мне поручили побеседовать с вами по вопросу вашего гражданства, — сказал он. — Вы имеете при себе ваш американский паспорт?

— Паспорт у меня дома. Если нужно, я могу принести его, — ответил отец.

— Сколько времени вы уже проживаете в СССР?

— Два с половиной года.

— А чем вы занимаетесь?

— Я — пресвитер благовещенской церкви баптистов.

— Мы знаем, что вы приехали из Америки, чтобы заниматься религиозной пропагандой, — повысил голос работник ГПУ. — Вы должны покинуть пределы СССР. Мы имеем указание из Москвы, чтобы все иностранцы, занимающиеся религиозной деятельностью, приняли советское гражданство или же уехали из страны.

— Хорошо, я подумаю об этом. Но почему я должен покинуть Россию? Это моя родина, здесь я родился, здесь родились мой отец и дед. Я возвратился сюда из Америки, чтобы свидетельство-

 

вать людям о самом важном и дорогом для моей души — об Иисусе Христе! — с волнением сказал отец.

Смирнов некоторое время молчал. Затем, как бы извиняясь, он сказал:

— Петр Яковлевич, я верю в вашу искренность. Я знаю, что вы глубоко верующий человек и пошли на большой риск, приехав сюда. Но поймите, вопрос вашего дальнейшего пребывания в СССР не от меня зависит. Мне только поручили объявить вам распоряжение Москвы об иностранцах.

— Каким временем я располагаю? Мне нужно посоветоваться с женой, а также обсудить этот вопрос с церковью.

— Две недели в вашем распоряжении. Вам достаточно этого времени? — спросил Смирнов.

— Да, вполне достаточно. У меня есть еще один вопрос. Я — американский гражданин, но моя жена советская гражданка, и у нас есть сын. Могу ли я покинуть СССР с женой и сыном?

— Да, они могут уехать вместе с вами, — ответил Смирнов. Петр Яковлевич простился и вышел из кабинета.

Возвратившись домой, отец рассказал маме: «Лида, власти требуют, чтобы мы с тобой покинули Россию! Нам дали две недели на решение этого вопроса. От нашего решения будет зависеть вся последующая жизнь: уехать ли нам или же остаться здесь, сдав мой американский паспорт и приняв советское гражданство?» Мама спросила: «Уехать? А как же церковь, как братство? Ведь это не только наш семейный вопрос. Как ты решишь, так и будет, я на все согласна».

Две недели отец провел в молитвах и размышлениях. Иногда он целыми днями не выходил из своего кабинета, пребывая в посте. Его посещали друзья по вере и служению, которые вместе с ним молились, ожидая Божьего ответа на этот важнейший в его жизни вопрос. «Сколько у нас молодых служителей! Как могу я оставить их на гонения и страдания, а сам уехать в безопасное место? Сколько новых душ в церкви, как их бросить?» — рассуждал отец.

Однажды поздним вечером кто-то постучал в дверь. «Кто это может быть так поздно?» — с тревогой спросила мама. Отец пошел открывать. В доме было тепло и уютно, а на улице холодно и темно: по ночам город почти не освещался. Стояли крещенские морозы, обильно падал снег. Открыв дверь, родители увидели улыбающееся лицо брата К., близкого друга отца. Он был весь в снегу: пальто, шапка и даже лицо.

— Лидия Михайловна, Петр Яковлевич! Принимайте ночного гостя! — весело проговорил он.

— Ох, и напугали же вы нас! — с облегчением вздохнула мама, увидев его. — Проходите, пожалуйста!

 

— Еще рано пугаться, вы — американцы, к вам ночью не могут прийти с ордером на арест! — смеялся гость, отряхивая снег. Он снял пальто и прошел вместе с хозяевами в кабинет отца.

— Простите за поздний визит, но я пришел по очень важному делу. Петр Яковлевич, хочешь, я прочитаю из Слова Божия, как я понимаю обязанности служителя? «Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка и оставляет овец и бежит, и волк расхищает овец и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах» (Иоанна 10: 11-13). Сегодня меня вызвали в ГПУ — тоже в первый раз, как и тебя, Петр Яковлевич. Их работник мне заявил: «Немедленно уезжайте из Благовещенска в другой город или даже за границу. Даем вам две недели на сборы!»

— И что ты решил? — спросил отец.

— Я тебе уже прочитал, что мне ответил Господь через Свое Слово, — сказал брат К.

Отец обнял друга и со слезами сказал:

— Спасибо тебе, брат мой, за добрый совет! Наконец настал день, когда отец вышел из своего кабинета совершенно успокоенный и сказал маме:

— Лида, я принял окончательное решение остаться в России и разделить все скорби и радости с народом Господним. Завтра я пойду сдавать свой американский паспорт. Ты согласна с моим решением?

— Да, я хочу разделить с тобой все обстоятельства жизни и служения Богу, — ответила мама.

— Спасибо, родная, я другого и не ожидал от тебя. Помнишь, еще когда я делал тебе предложение, Господь уже тогда открывал перед нами нелегкое будущее?

На следующее утро отец получил письмо от христианской миссии из Америки: «Мы слышали, что в Советской России наступает период гонений на религию и церковь. Не изъявит ли пастор Петр Винс желание переменить место своего служения и поехать в Чехословакию, как наш миссионер? Все расходы по переезду миссия берет на себя и просит срочно сообщить о решении».

Встал вопрос: как понимать это приглашение? Как волю Божью в ответ на молитвы, что нужно уезжать из России? Или как проверку твердости принятого решения: быть до конца с церковью в период гонений? Отец показал письмо маме: «Ну, а что ты теперь скажешь?» Мама ответила: «Ты должен следовать решению, которое принял после многодневных молитв и бесед с братьями!»

Отец понес сдавать свой американский паспорт. Его вопросом занимался тот же работник ГПУ Смирнов, с которым он беседовал в прошлый раз. Смирнов пригласил отца в кабинет, закрыл дверь и сказал: «Петр Яковлевич, мне вас жаль! Уезжайте отсюда поскорее,

 

 

не сдавайте вашего американского паспорта. Это ошибочный и непоправимый шаг. Если вы примете советское гражданство, вас ожидают большие страдания и, возможно, тюрьма. Я не должен был бы вам этого говорить, но я вас уважаю как человека принципиального и искренне верующего. Еще раз обдумайте хорошо свое решение и зайдите ко мне завтра», — и он возвратил отцу паспорт.

Но отец решительно сказал: «Спасибо за совет, но я свое решение принял пред Богом: я намерен остаться в России и продолжать духовное служение при любых обстоятельствах». Смирнов более часа уговаривал отца возвратиться в Америку. Затем, видя его непреклонность, выдал бумаги для оформления советского гражданства. В эти дни отец отправил в Канаду письмо своим родителям, в котором писал: «Я принял решение остаться с моими братьями и сестрами по вере. Послание Евреям 11: 25, 26 ст.»

Эти события происходили в начале 1929 года. Мог ли предвидеть мой отец, что через 50 лет после той беседы в ГПУ, в 1979 году его сын будет насильственно лишен гражданства (но только в данном случае — советского) и прямо из московской тюрьмы на советском самолете выслан под конвоем в Соединенные Штаты Америки: выслан не в Германию, не в Англию или какую-либо другую свободную страну, а именно в Америку? И главное — что в результате этого выдворения в США Господь откроет большие возможности призывать христиан всего мира к молитвенной поддержке и духовной солидарности с гонимыми за веру христианами Советского Союза. Воистину, как свидетельствует Священное Писание: «Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Но, как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Исаии 55: 8, 9).

Через полтора месяца после принятия советского гражданства отца снова вызвали в ГПУ по повестке. Но на этот раз его вызывали не на беседу, в повестке было написано: «Взять с собой простую рабочую одежду и обувь, зимнюю и летнюю, а также одеяло, подушку и продуктов питания на трое суток». Было указано, что явиться в ГПУ нужно рано утром на следующий день. «Ну вот, Лида, испытания начались, и так скоро!» — сказал отец, прочитав повестку. Мама стала срочно собирать вещи и продукты ему в дорогу.

Подобные повестки из ГПУ получил не только отец, но и многие другие: баптисты, молокане, духоборы, православные священники как из Благовещенска, так и из деревень и поселков, расположенных вокруг. Кто-то уже узнал, что «служителей культа» (так стали тогда именовать служителей церкви) отправляют на три месяца в тайгу, в глухой необжитый район на строительство дороги Новость быстро распространилась среди членов церкви, и к вечеру в молитвенном доме собрались многие друзья. Они с молитвой прощались со своим пресвитером.

 

На следующее утро, очень рано, мама и несколько друзей пошли провожать отца. Среди друзей был и брат К. Он был очень задумчив и молчалив в то утро, а перед выходом из дома прочитал из Евангелия от Иоанна: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоан. 15: 13). Кто-то из провожающих спросил у него: «Почему вы именно этот стих прочитали?» Он ответил: «Так поступил наш Господь, положив душу Свою за нас. Так вскоре предстоит поступить и многим из нас, сохраняя верность Христу!»

Была середина марта, всю ночь шел снег, но мороз был небольшой, градусов 10-15. Маленькая группа из шести человек медленно шла по заснеженным улицам. Брат К. вез небольшие санки, на которых лежал вещевой мешок отца. Дышалось легко, из печных труб поднимались прямые столбы темно-синего дыма. Было раннее утро, в обледенелых окнах домов зажигались огни: город просыпался. Вокруг было так мирно и тихо, что маме просто не верилось, что предстоит длительная разлука. Отец спросил у нее: «А какой стих из Библии ты мне пожелаешь в дорогу?» Мама тихо ответила:

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною» (Пс. 22: 4).

Здание ГПУ было расположено в центре города, по улице Благовещенской, в трех кварталах от пограничной реки Амур (на другой стороне Амура был уже Китай). Здание трехэтажное, кирпичное, с большими подвальными помещениями — когда-то это была гостиница, принадлежавшая купцам Кувшиновым. Здание и теперь еще называлось «Кувшиновским подворьем» и было одним из лучших в городе. После революции его заняли органы ГПУ.

Когда отец и провожавшие его друзья подошли к зданию ГПУ, там уже собралось несколько сотен людей: получившие повестки и их родственники. Многие приехали из деревень, несколько десятков саней стояло вдоль улицы. Большинство вызванных по повесткам из районов были в полном недоумении: что их ожидает? Куда отправят? Все с тревогой смотрели на ярко освещенные окна ГПУ, где работа не прерывалась ни днем, ни ночью.

Скоро из главного входа вышел начальник ГПУ в военной форме. Рядом с ним находились еще несколько работников ГПУ, у одного из них в руках был список. Начальник громко объявил: «Всем, получившим повестки, провериться по списку!» — и указал на военного со списком. Затем начальник продолжил: «Вы направляетесь на строительство дороги на три месяца в Хабаровский край, в тайгу. Жильем и питанием будете обеспечены, но зарплата вам не полагается. Вы все — служители культа, от вас нет никакой пользы трудовому народу, а теперь вам предоставляется возможность хорошо потрудиться для рабоче-крестьянской власти на строительстве Дороги. Если кто не явился по повестке, пусть пеняет на себя!

 

 

Будем сурово наказывать. Мы сейчас проверим по списку, кто уклонился. А если кто сбежит со стройки, подлежит аресту и лагерю. Семьи таковых будем также наказывать и ссылать в таежные районы.

    Сейчас прибудут машины и отвезут вас на станцию. Есть вопросы?» Кто-то спросил:

— А если кто больной, как быть?

— У нас есть хорошие врачи, они быстро проверят и вылечат всех больных! — и начальник грозно посмотрел на задавшего вопрос.

— Прощай, Петр, я буду молиться о тебе. Господь тебя не оставит! — тихо сказала мама.

— С Богом, дорогой Петр Яковлевич! Церковь не забудет тебя в своих молитвах. За семью не беспокойся, мы позаботимся о них, все будет хорошо, — прощались с отцом друзья по вере.

Вскоре подошли грузовики и несколько десятков мужчин с вещевыми мешками, вызванные по списку, стали размещаться на них.

— Винс Петр Яковлевич! — громко выкрикнул военный.

— Здесь! — ответил отец и, поцеловав маму и пожав руки братьям, поспешил к машине. В руках он держал мешок с вещами и продуктами. Через полчаса три машины медленно отошли от здания ГПУ в сторону железнодорожной станции. И хотя люди, направляемые на строительство дороги, не были объявлены заключенными, но вслед за тремя машинами через несколько минут выскочила на дорогу четвертая, в кузове которой было несколько охранников с винтовками.

А мама все стояла и смотрела на дорогу, по которой увезли самого близкого ей человека. Слезы невольно струились по лицу, ей тогда было всего 22 года. Провожающие расходились. Вдруг к маме подошел человек в военной форме и спросил.

— Вы жена Петра Яковлевича?

— Да, я его жена, — ответила мама сквозь слезы. Военный наклонился к ней и тихо сказал:

— Какую ошибку сделал ваш муж, что не вернулся в Америку!

— А вы кто, Смирнов? — спросила мама.

— Да, это я беседовал с вашим мужем в январе.

— Мой муж не мог поступить иначе, для него служение Богу дороже жизни. И я полностью поддерживаю его решение! — На глазах мамы уже не было слез: они светились глубокой верой. Смирнов недоуменно пожал плечами и молча удалился.

Три месяца отец пробыл на строительстве дороги государственного значения — прокладывали ее на севере, в тайге. Со всей Сибири на строительство согнали тысячи церковнослужителей: православных священников, баптистских пресвитеров, молоканских проповедников и многих других. Сначала они рубили лес, затем вручную, без какой-либо техники, корчевали пни, железными ломами долбя мерзлую землю. Работали по 10-12 часов в день, питание

 

 

было очень скудное. Еще стояли морозы, а жили они в легких, почти летних палатках, было неимоверно холодно. Потом резко наступила весна, снег быстро таял, пошли холодные весенние дожди. Сырость и все тот же промозглый холод, особенно по ночам, постоянно мокрая одежда и обувь. Люди болели, но никто не имел права уехать со стройки. Через три месяца отец вернулся домой измученный, худой, заросший, в изношенной одежде и обуви. За три месяца ни разу не было возможности побриться или сходить в баню.

Благовещенск расположен на берегу реки Амур, по которой проходит граница между СССР и Китаем. В 1928-1929 годах эта граница слабо охранялась, и целыми семьями русские бежали в Китай, а затем перебирались дальше: в Америку. Францию или Австралию. Даже с Украины и центральной части России люди приезжали в Благовещенск, чтобы перебраться через границу. Когда отец вернулся после трех месяцев принудительных работ в тайге, некоторые друзья советовали ему: «Петр Яковлевич, власти тебе все равно не дадут трудиться в церкви. Убегай отсюда скорей! Переходи границу, это несложно. Есть надежные люди, которые за небольшую плату на лодке перевезут ночью тебя с семьей на другой берег Амура. Ты только согласись, все это очень просто организовать!» Но отец неизменно говорил: «Я не могу бросить дело Божие в России и убежать! Это неугодно Господу».^[1]

8 апреля 1929 года вышло Новое Законодательство Советской власти о религиозных обществах. Этот закон не только сильно ограничивал жизнь церкви, но был направлен на ликвидацию организованной религии. Законодательство, действовавшее почти 60 лет, вплоть до времен перестройки, было причиной массовых гонений на верующих. Дальневосточный союз баптистов крайне отрицательно отнесся к этому антиевангельскому законодательству с первых же дней его существования. В конце июля 1929 года в Хабаровске состоялся Пленум расширенного совета Дальневосточного союза баптистов, который обратился в высшие органы Советской власти в Москве со специальной резолюцией-просьбой об отмене законодательства.