Мир блатных. Побеги

В годы войны у 162 статьи УК РСФСР появился пункт "е". Этот довесок позволял (рекомендовал!) судам наказывать за мелкую кражу на производстве лагерным сроком — до 5 лет. Расценки за "вольную кражу" не изменялись: за карманную кражу, ограбление квартиры вор получал» полгода, год тюрьмы, не более. Крестьянка, мать, принесшая с голодного

отчаяния несколько початков колхозной кукурузы своим детям, получала 5 лет. Профессиональный вор, урка-рецидивист, обокравший семью, — всего один год. В военное время продолжал действовать закон от 7 августа 1932 года: 10 лет за государственную кражу. В 1947 году эту кару удвоили, и в потоках лагерных этапов все чаще мелькали головы двадцатилетников.

А урки... Власти устроили им вольготную жизнь на воле и сытое, привилегированное бытие в заключении. Их убеждали — вы хоть и временно изолированные, но полезные члены общества, вы остались патриотами, строителями социализма. Вам с врагами народа не по пути. Чем больше их сдохнет здесь, за проволокой, тем лучше для государства.

Эту людоедскую пропаганду начали применять в Зоне Малой еще в двадцатые годы, когда Берия только пристреливался к высшим постам в Закавказье. Став диктатором запроволочного мира, он твердо вел сталинскую линию на истребление активной рабочей силы страны и прежде всего — интеллигенции. Инженеров, учителей, ученых, студентов урки — вместе с охранниками! — давили голодом, резали с особым удовольствием.

Для кого-то война кончилась в 1945. Для Берия и его миллионной армии уголовников — в расписных ворованных рубахах и в мундирах ЧК — война продолжалась и после 9 Мая. Сотни тысяч латышей, эстонцев, литовцев, поляков, молдаван, украинцев, цыган, корейцев, чеченцев, евреев, спасшихся от фашистов, гибли ежегодно в Зоне Малой вместе с пережившими войну немецкими военнопленными и немцами Поволжья. Смерть инородцам и иноверцам! Смерть интеллигентам! Смерть фраерам! Смерть фашистам!

Лозунги Политбюро смешались с кличем блатных, с воплями религиозных фанатиков и расистов. По сей день историки, пытаясь воссоздать многолетний путь народов на сталинскую голгофу, останавливаются перед этим адским котлом в недоумении. Устроителям вселенской резни — генсеку и его клике — жилось легко, бездумно: они объявили все это классовой борьбой, значит

— режь до последнего!

Здесь Берия оказался на своем месте, и никому не было дано его заменить — ни в Зоне Малой, ни в Зоне Большой.

Война изменила прочно устоявшееся господство блатных в лагерных зонах. Большая камера Котласской пересыльной тюрьмы. Заключенных вывели на оправку, осталось лишь несколько уголовников, притворившихся спящими. Когда все вернулись и обнаружили пропажу домашних сухарей и кое-какой одежонки, двое здоровенных солдат начали трясти наглых ворюг. Старший блатной, пахан, бросил в бой несколько головорезов, но все они были сброшены с нар мощными кулаками солдата. Второй оберегал его со спины. Здесь требовалась отвага, отвага особая, не то, что на фронте. Черт его знает, откуда блатные доставали на пересылках, в этапных вагонах ножи, но непокорных фраеров они резали исправно. Так было до 1943 года. "Крови нахлебались!" — в страхе шептали урки, отступая в угол камеры. Солдаты действительно нахлебались всего и, отрывая доски от нар в бараках пересылки, так охаживали бандитов, что те стремглав бежали к вахте. Подобное я наблюдал на Печоре, на Воркуте, подобное происходило на Волге, на Колыме, в Средней Азии.

Иными стали побеги из лагерей. Обычно в побег уходили бывалые воры-рецидивисты. Снабженные свежими ксивами (документами), вольной одеждой, деньгами, они садились в пассажирский поезд и, не страшась погони, покидали лагерные края. Это совершалось без лишнего шума, "не в хипеш", и розыски бежавших обычно ничего не давали. Там, где не было железной дороги, редко кто из блатных отваживался пускаться в путь пешком через тундру. В этих краях один лагерь примыкал к другому, зонам не было конца. Местные жители охотно выдавали беглецов: в Оперчекотделе платили за каждого пойманного поштучно — столько-то килограммов муки, столько-то метров мануфактуры. Если охранники

настигали беглецов неподалеку от лагеря, они пристреливали их на месте и тащили тела на волокушах к вахте. Здесь их, истерзанных овчарками, должны увидеть на утреннем разводе все бригады. Тех беглецов, что успевали уйти далеко, бросали в тундре, отрубив кисти рук — для доклада по начальству. Однако кисти рук — скоропортящееся доказательство, и спустя некоторое время из ГУЛАГа поступило новое указание — доставлять в Оперчекотдел уши погибших.

В годы войны побеги участились, из лагерей уходили иногда группами по 10—20 человек, они пробивались на волю с оружием в руках. Это совершали фронтовики во главе с опытными разведчиками да бывшие офицеры. История помнит ряд дерзких побегов послевоенной поры из лагерей Коми АССР, Зауралья, Дальнего Востока. Встревоженный этим небывалым явлением, Берия обзавелся специальными вертолетами. Настоящие мужчины предпочитали лагерному угасанию гибель в бою. Они заслужили посмертную славу.

* * *

Мы, узники запроволочного Заполярья, часто не ведали даже, кто ушел в побег — урки или "политики", но всякий раз с тревогой и надеждой ловили скупые сведения о ходе розысков, праздновали каждую неудачу оперативников. "С концами", то есть непойманными уходили бывшие фронтовые разведчики. Эти ребята берегли свои уши.