- 98 -

На Старом кирпичном

 

Особо уполномоченный НКВД капитан госбезопасности Кашкетин, низкорослый, худой, кривоногий, из кармана галифе торчит рукоять револьвера, резкий запах спиртного, налитые красной злобой глазки, — таким он запомнился запроволочному населению. Один из переживших

 

- 99 -

кашкетинский произвол, профессор Генрих Львович Шкловский, недавно скончался. Другой, ветеран партии Александр Иванович Папава, еще долго будет здравствовать. Он пережил многих кашкетиных...

О злодеяниях Курилки, палача Соловецкого лагеря, читающему миру уже известно. Пришел час рассказать о воркутинском палаче Кашкетине.

25 марта 1937 года во всех лагпунктах на вечерней проверке надзиратели зачитали приказ начальника управления лагеря: по приговору особой тройки расстреляны 24 террориста и бандита. То была прелюдия. Не прошло и месяца, как до зеков дошел слух о массовой казни политических на Старом кирпичном заводе. Об этой акции их никто официально не известил, однако в хозяйственной обслуге и даже в конвойной команде всегда найдется хоть один несдержанный на язык свидетель. По слухам, на заводе уничтожили в один день более тысячи "троцкистов".

Одним из смертников был Шкловский, но его вернули в зону шахты Капитальной по запросу, поступившему из Москвы. На воле он работал в КПК при ЦК ВКП(б). В 1936 году, незадолго до ареста, издал книгу о вредительстве в сфере планирования. Он не представлял, сколько загубил "врагов народа", зато на себе испытал, что означает сей ярлык, приклеенный к ортодоксу-коммунисту.

На кирпичном Шкловскому довелось провести два месяца. Ему запомнилась большая палатка со сплошными нарами в два этажа, баланда с рыбьей чешуей и несколько бандитов, которые поедали всю мороженую рыбу, отпущенную на общий котел, и творили произвол внутри палатки. В 040 (Оперчекистский отдел управления лагеря) Шкловского удостоил беседы сам Кашкетин. В зоне кирпичного завода он обычно появлялся пьяным. Таким он был и в этот раз. Вручив Шкловскому какое-то извещение, капитан заметил удивленно: "И охота вам писать кому-то жалобы... Вы же умный человек, неужели вы до сих пор ничего не поняли? Товарищ Сталин совершил военный переворот. Скоро в стране не останется ни одного врага диктатуры — ни явного, ни тайного, — и тогда окрепшая Россия установит свою власть над всей Европой, а потом — и над Азией. Я говорю это вам только потому, что имею

 

- 100 -

дело с завтрашним мертвецом".

Шкловский пережил Кашкетина. Мы встретились с ним на Воркуте через десять лет, жили в одном бараке. Но о своих лагерных скитаниях он поведал мне лишь тридцать лет спустя, в 1977 году, в Москве. Его рассказ впереди.

Кровавую тайну поведал заключенному один бывший конвоир. Рассказ Михаила Бакланова записан с протокольной точностью зимой последнего военного года, когда он уволился по болезни из охраны. Михаил родился в зауральской деревне, окончил 8 классов, работал в колхозе — до самого призыва в армию. Служил он отлично, бьи не раз отмечен командованием. Дисциплинированного, исполнительного солдата начал обхаживать политрук, уговорил вступить в комсомол, потом завербовал в войска НКВД. Попав на Воркуту, Бакланов и там оказался одним из лучших служак и в числе самых надежных был отобран зимой 1937 года для охраны зоны Старого кирпичного завода.

На склоне неглубокого оврага установили шесть больших палаток, в каждой — по 140 заключенных. Их содержали на строгом тюремном режиме, схожем с карцерным: без прогулок, без писем, посылок, свиданий. В палатке-бараке — две электролампочки, одна железная бочка — самодельная печь. Раз в сутки выносили две деревянные параши. Обслуживала узников особая команда зеков из бытовиков. Они занимали отдельный барак за зоной, раздавали пищу, выносили параши. Обслугу каждый раз сопровождал командир взвода или замполит. Никакого общения между заключенными! Те же строгости соблюдались при посещении амбулатории, где у лекпома стояли две банки какого-то снадобья на все случаи недомогания.

Питание? Утром и вечером по одной кружке теплой воды, на обед — миска баланды из порченого немытого турнепса и протухших рыбных голов пополам с чешуей. По 200 граммов сахара в месяц, да 300 граммов черного хлеба в день. Таков был, с позволения сказать, рацион.

В зону наведывались разные начальники, чаще других — Кашкетин. В марте завезли большое количество негашеной извести. Если иной конвоир проявлял любопытство, командир резко его одергивал. Известь выгружали под плотным навесом, за зоной, возле большой заброшенной печи. Потом

 

- 101 -

доставили сюда же две стальные цистерны, установили на кирпичных столбиках и заполнили водой. В толстом льду замерзшей речки Воркуты вырезали прорубь и возили воду на санях, в бочках. Под цистернами днем и ночью горели костры.

Пять месяцев продержали узников в холоде, голоде, без воздуха, без движения в этой зоне. Когда их вывели, наконец, наружу, даже видавшие виды конвоиры отводили глаза.

...Тихое безветренное утро одного из последних мартовских дней. По приказу особо уполномоченного выстроили четыре взвода охраны, и заметно пьяный Кашкетин объявил хриплым голосом о том, что конвою доверили провести весьма ответственную операцию. Тот, кто хоть на миг замешкается, будет расстрелян на месте.

Заключенные жмурились на свету, шатались, падали, их поднимали, заталкивали в кучу. Объявили приказ: всем спуститься в овраг, выстроиться по восемь человек в ряд. Их отправляют на Воркуту, оттуда — в Сибирь, на вольное поселение. Сейчас их поведут пешком до станции узкоколейки, всего три версты, туда же доставят на санях личные вещи.

Обычный этап...

Наблюдая за построением, Бакланов увидел на гребне оврага, в тридцати метрах от себя, четырех охранников в белых полушубках. Они стояли растянутой цепочкой с интервалом в 8—10 метров друг от друга. Михаил никогда прежде здесь их не видел.

Последовал приказ командира взвода, и колонна медленно, очень медленно тронулась. Поравнялась с теми стрелками в белых полушубках. Новый приказ: "Колонна, стой! Не растягиваться! Сомкнуть ряды!".

Сверху ударили пулеметы. Люди падали десятками, стонали раненые, кто-то кричал... По гребню оврага бегал разгоряченный работой Кашкетин. "Добивайте гадов!" — вопил начальник. Михаил Бакланов не помнит, стрелял ли он сам в толпу. Конвоиры сноровисто приканчивали раненых.

Полегли все. Наступила тишина. И — выкрик Кашкетина, как бешеный лай: — "Засыпать немедленно!"

Из-за кирпичной печи выскочила свежая команда здоровенных мужиков. Орудуя совковыми лопатами, они

 

- 102 -

быстро забросали серую гору трупов известью. Под ней скрылись торчавшие в разные стороны руки, ноги, головы. Последовал приказ: — "Воду!" И зашипело под тугими струями человеческое мясо — все, что осталось от девятисот узников. Потом команда подрывников заложила в крутом откосе шурфы с толом, и взорванный гребень накрыл место побоища.

Достойное завершение партийной дискуссии о методах построения социализма в России.

Куда подевались зеки из обслуги, никто не знает. Впрочем, судьба свидетелей злодеяний слишком известна, чтобы о ней вопрошать. Как и судьба исполнителей.

О последних днях Кашкетина можно было справиться в то время только у Лаврентия Берия: Лубянка уже поступила в его ведение. И к экзекуции на Старом кирпичном заводе он тоже причастен. Вместе со Сталиным.

Причастны!

А известь... — ее начали применять еще в 20-е годы, на Соловках. Ведут под конвоем в гору колонну зеков, сзади обоз с водой. Спустя некоторое время обоз возвращается с пустыми бочками. Тех людей, что исчезли за холмом, больше никто не увидит.

И казнь Буду Мдивани с товарищами в тридцать шестом?.. Действовала, конечно же, инструкция. На весь необъятный Союз, на все сталинские времена.