- 15 -

Ты слушать исповедь мою сюда пришел?

Благодарю. Все лучше как-нибудь словами облегчить мне грудь. Но людям я не делал зла, и потому

Мои дела не много пользы им узнать.

А душу, можно ль рассказать?

М.Ю.Лермонтов

 

Глава I

ДЕТСТВО

 

Давно известно, что память очень избирательна. Бывает ведь, что события на первый взгляд важные, - бесследно уходят, а какие-то мелочи и совсем незначительные детали живут в памяти.

Однако, постараюсь в своей памяти восстановить как можно больше прошедшего.

Отрывочные воспоминания возвращают меня к тому времени, где в дружной, вполне благополучной семье росли две девочки. Я и моя старшая сестра Лизочка (на 5 с половиной лет старше меня).

Я была хрупким ребенком, за что дома и получила прозвище «Дифунчик-Фунтик». Мое раннее детство прошло в Донбасс, где отец, горный инженер, работал Управляющим на угольных шахтах.

Папа мой был очень крупный, удивительно интересный мужчина. С теплыми голубыми глазами и не менее теплой и доброжелательной улыбкой. Он родился в г. Ельце. Семья была большая: восемь братьев и три сестры. Дедушка мой Илья Михайлович Язвин был компаньоном и представителем фирмы «Зингер» в г. Елец (глава фирмы жил в Петербурге на углу Невского проспекта и канала Грибоедова, напротив Казанского собора). Он один кормил и содержал всю семью.

 

- 16 -

По мере подрастания мальчики уезжали и получали самостоятельное образование. Старший сын Исаай Ильич стал врачом, и жил в г. Харькове; мой папа Александр Ильич стал горным инженером, Михаил Ильич - юристом, Яков Ильич - художником, Моисей Ильич - провизором, Матвей Ильич - журналистом, Анатолий Ильич и Абрам Ильич - хозяйственниками.

Мама моя - это сплошная энергия и веселье. Она, прошедшая очень трудную жизнь, по сути с 9-летнего возраста стала самостоятельной. Оставшись с грудного возраста без отца, она жила с отчимом, очень недобрым человеком. Это видимо и заставило ее ребенком покинуть город Гомель (где она родилась) и переехать в Киев, в Белую Церковь, где одна дама-патронесса взяла маму к себе и определила в гимназию.

В старших классах гимназии она стала заниматься репетиторством и тогда же приобщилась к революционной деятельности. У мамы было 3 брата. Старший - Соломон Яковлевич уехал в Луганск и имел там свой магазин. А Константин Яковлевич, ремесленник, и Михаил Яковлевич, юрист, оставались в Гомеле. Она же на каникулы ездила к своему старшему брату в Луганск. Там она и познакомилась с моим папой, который учился в Юзовке в Горном институте и на каникулы приезжал в Луганск к своей тете Фене. После окончания гимназии мама уехала в Варшаву и там поступила в мединститут, но любовь к отцу заставила ее вернуться, и она, не завершив образования, приехала в Луганск, где работала акушеркой и продолжала заниматься революционной деятельностью. Кстати, в ее кружке был Клим Ворошилов (тогда он был слесарем), который жил на квартире у папиной тети Фени.

 

- 17 -

В 1907 г. мои родители поженились. Материально было очень трудно, в 1908 г. родилась дочка Эльза, которая 9-ти месяцев умерла от воспаления легких. В 1909 г. рождается вторая девочка. Ее назвали Елизаветой. После окончания папой института, материальное положение семьи резко изменилось. Отец получил назначение на шахту «Мирная Долина», где вскоре стал Управляющим.

Лет десять, вплоть до 1919 г., наша семья жила на этом руднике. Там, вдали от шахтерского поселка (все это я знаю по рассказам родителей), стоял большой 14-комнатный дом, который занимала наша семья. Я родилась в 1914 году 26 мая. Дом наш был большой, и родители радовались, когда к нам приезжали гости.

Но однажды, в 1919 г. когда на Украине бесконечно менялись власти, покой нашей семьи был нарушен. На нас было совершено вооруженное нападение с ограблением. Все, кроме троих грабителей, были в масках. Маме и папе завязали глаза и поставили к стенке. Маме глаза завязали газовой косыночкой, которую сняли с ее головы. Косыночка была прозрачная, и мама отчетливо видела лица трех грабителей, без масок. Наша гувернантка, немка Анна Павловна, хотела выпрыгнуть в окно, но дом оказался со всех сторон окруженным. Забрав абсолютно все, загрузив новыми и старыми вещами 7 гарб (гарбами на Украине называли высокие подводы, в которые грузили сено), они быстро уехали.

После этого ограбления мама отказалась жить в местности с таким поэтическим названием «Мирная Долина». Мы переехали жить в г. Лисичанск, где мой папа стал управляющим Скальковским рудником, а мама - директором детского дома «Луч». И вот, будучи директором детского дома, ей пришлось столкнуться с местными властями. В одном из начальников она опознала одного из участников на-

 

- 18 -

шего ограбления на «Мирной Долине». Он также ее узнал. Эта встреча не предвещала ничего хорошего, и поэтому, чтобы срочно исчезнуть из его поля зрения, боясь расправы, она забирает Лизочку и меня и уезжает с нами в г. Харьков. В Харькове мы поселились в гостинице «Россия». Харьков в это время заняли белые. От папы мы оказались отрезаны, и средств к существованию фактически не было.

В г. Лисичанск мы смогли вернуться только тогда, когда в Харьков вступили красные. Вернувшись в Лисичанск, мама снова стала директором детского дома, где работала вплоть до нашего выезда на постоянное жительство в г. Харьков. Дети возглавляемого ею детдома, благодаря ее энергии и заботе, всегда были сыты и обуты, несмотря на голод царящий на Украине. В детдом принимали только детей-сирот. В Донбассе же был сильный голод и многие шахтеры, у которых было помногу детей, по договоренности с мамой, подбрасывали детишек к нам на крыльцо. Подкидышей забирали в детдом.

Однажды Лизочка в палисаднике услышала детский писк. Это было под 1-е Мая. Там она обнаружила подброшенного ребенка. Ребенок был завернут в чистое одеяльце, в котором лежала записка: «Игорь - 6 месяцев». Мы умоляли маму оставить нам мальчика, но мама сдала его в детдом. Его очень быстро усыновили.

Маму мы видели дома очень мало. Только по вечерам. Но и по вечерам, когда собиралась семья, приходили друзья родителей, их потчевали ржавой селедкой да макухой (лепешки из отрубей, вместо хлеба), всегда было шумно и весело.

На Украине была бесконечная смена властей: красные, белые, зеленые, петлюровцы, колчаковцы и пр. пр.

В Лисичанске - красные. У нас на постое красный командир. Рождество 1920 года. Мне 6 лет, Лизочке -11. Этот

 

- 19 -

праздник всегда у нас отмечался. В детской стояла елка величиной под самый потолок, сплошь украшенная самодельными игрушками. Игрушки мы делали под руководством папы, который очень хорошо рисовал. Вечер. Папа с мамой ушли в гости. Командира тоже нет.

Мы уже лежали в кроватках, когда неожиданно вечернюю тишину нарушил стук в ставни и грубый пьяный окрик «Открывай! Не то стрелять будем»! Мы испугались. Мы притихли. Стук и крик повторились с еще большей силой. Я, в длинной ночной рубашке, становлюсь в своей кроватке на коленки и начинаю читать немецкую молитву, которой нас научила наша гувернантка Анна Павловна. «Mude bin ich, gei zu ru, shlisse beide Euglen zu, Fatter lasse euglein dein, uber meine Bettchen sein».

Заплаканные и запуганные, мы все же открываем двери. К нам врываются несколько пьяных красноармейцев. Они требуют, чтобы Лизочка пекла им блины. В ночной рубашке, зареванная, она силится растопить плиту, которая ее не слушается.

В это время пришел домой комиссар, и нарушители спокойствия получили от него по заслугам.

Время было холодное и голодное. Как-то раз меня, не помню зачем, послали домой к шахтовладельцу Аптекману. Как же я была удивлена, когда дверь мне открыла вся благоухающая, красивая блондинка Ванда (полька). Этот эпизод детская память сохранила на всю жизнь. Когда я подросла, то узнала, что Ванда была любовницей Аптекмана, а пока что Ванда угощала меня шоколадом и дала поиграть говорящей куклой - предел детских мечтаний!

А в это время, особенно в Поволжье, бушевал голод. И вот мой папа, который не стал актером только потому, что рано обзавелся семьей, создал Народный театр, в котором

 

- 20 -

сам был режиссером. Он создал любительскую труппу и начал ставить спектакли, сбор от которых поступал в пользу голодающих Поволжья. Мы, дети, очень рано приобщились к сцене и всегда присутствовали на всех репетициях и спектаклях.

Помню, как однажды, перед началом спектакля, когда надо было открывать занавес (электрических звонков тогда не было), папа метался по сцене со словами: «Какой дурак взял колокольчик?» Моя подружка, маленькая девочка, такая же, как и я, подошла к папе и тихо сказала: «Александр Ильич, он у Вас в руке». Папа сам очень любил декламацию и мелодекламацию и очень рано начал со мною заниматься художественным словом. Он и маму приобщил к этому искусству, и мама, помню, стала заниматься в частной студии, которой руководила старая провинциальная актриса Лошкович.

Однажды актриса, которая играла героиню в пьесе «Хорошо сшитый фрак», заболела. Папа ее роль передал маме. Мама очень волновалась, а когда наступил день спектакля, мы, Лизочка и я, собрали детвору, набрали много полевых цветов и пришли на спектакль. После окончания первого действия с криками: «Язвина - браво, Язвина - бис»! -мы забросали маму на сцене цветами.

Деятельность папы на подмостках, вдохновила меня, 7-летнюю девочку, на то, что я со своими подружками сочинила пьесу под названием «Дети Солнцевых». Мы сами мастерили декорации, шили костюмы, репетировали на поломанной террасе нашего дома. От руки написали билеты и решили их распространить, а сбор от спектакля, как и взрослые, отдать в пользу детей голодающих Поволжья.

Все это мы держали в секрете от родителей. Первый билет я продала своей учительнице музыки Антонине Логу-

 

- 21 -

новой. Деньги положила в ноты. Вечером, после работы, мама проверяла мои уроки и в нотах обнаружила деньги. «Откуда у тебя эти деньги ?» - спросила она. Я все рассказала. Мама заставила меня тут же вернуть деньги и еще меня наказала. Думаю, что ее поступок был неправильным.

В эти годы у нас жил папин товарищ, тоже горный инженер, Володя Супоницкий. Он был старый холостяк, и наша семья для него была, как его собственная. Нас, детей, он просто обожал.

В 1923г. папа получил назначение управляющим Чистяковским рудоуправлением. Шли годы. Лизочка заканчивала семилетку, и для дальнейшего образования надо было переезжать в город. Тогда и встал вопрос о нашем переезде в Харьков. Мама бросает работу, нас оставляет на Володю и уезжает в Харьков снимать квартиру. Мы с Лизочкой очень пользовались тем, что Володя нас любил и баловал. Но дети иногда бывают в своей любви злы, не понимая этого. Так получилось и у нас. Володя работал инженером на шахте. Он очень рано уходил из дому, еще затемно. Чтобы нас не будить, он, не зажигая свет, наскоро одевался и уходил. И вот однажды, не думая о зле, мы решили над ним подшутить. Когда он спал, мы выкрали его шахтерки-брюки, вырезали две красные звезды и нашили ему на задницу брюк. В темноте он этого не заметил, но когда он пришел на шахту, то стал объектом для насмешек, пока кто-то ему не сказал в чем дело. Придя домой, он молча посмотрел на нас, и этот его взгляд был хуже любого наказания. Мы не знали, как искупить перед ним нашу вину. Тогда же, без мамы, я заболела. Лизочка, памятуя мамины методы лечения, сразу мне дала: английскую соль, касторку, аспирин, поставила клизму, а у меня оказалась ангина.

 

- 22 -

Девочкой я росла озорной. Очень любила лазить по деревьям и воровать в чужом саду вишни. Мое воровство всегда открывалось, так как рот постоянно был в вишнях. За это я тоже получала нахлобучки. Любила, не спросясь, бегать с ребятами на речку Донец. Однажды там чуть не утонула. Старшие ребята меня спасли. Страх водной глубины остался на всю жизнь. В 1924 г. мама сняла в Харькове квартиру, и мы переехали в Харьков. Там мы поселились на Бассейной ул. № 15. Лизочка пошла учиться в ХТПШ одновременно занималась музыкой по классу фортепиано у профессора Харьковской Консерватории Ландесман. Я поступила в четвертый класс 36-ой школы, которая помещалась на Ветеринарной улице, где директором был Павел Васильевич Туторский (соратник Макаренко).

До 4-го класса обучение мое было домашним. Кроме общеобразовательных предметов я с 6-летнего возраста училась музыке, немецкому и французскому языкам и ритмике. Когда я пришла в 4-й класс, то оказалось, что свободного места за партой нет. И вот я, маленькая девочка с большим черным бантом в волосах, стояла в страхе в дверях класса. «Садись с нами девочка», - услышала я голос такой же маленькой девочки, как и я. Я села третьей.

Дружба с этой «девочкой» Мурой Барц, ныне доктором биологических наук, дружба преданная и нежная до сих пор связывает нас, пройдя через десятилетия.

В Харькове мы жили очень насыщенной жизнью. Дом наш был всегда наполнен молодежью. В доме всегда звучала музыка, пение и декламации.

Родители наши были молоды, исключительно гостеприимны и всегда принимали участие в любых наших с Лизочкой начинаниях. Они учили нас тому, что вещи в жизни не имеют главного значения. Есть - хорошо, нет - будет. Са-

 

- 23 -

мое необходимое как-то всегда наживается. Нельзя быть привязанным к тряпкам, иначе они превращаются в цепи. Учись быть свободной. Самое дорогое - люди и отношения между ними.

Как это все пригодилось мне в будущей моей жизни! Мы с мамой много ходили в театр, особенно в оперу и на симфонические концерты. Все в доме были заняты делом. Родители - работой, досуг проводили с нами, и всегда очень интересно. Я в то время, кроме школы, изучала немецкий язык и музыку. Мой преподаватель музыки Лев Острин в будущем стал концертмейстером у Народного Артиста СССР Гмыри.

В стране и в частности в Харькове это время было не легкое. Это были годы НЭПа (Новой экономической политики). Вся страна Советов была поделена на разные категории населения: первая категория - нэпманы (это те же олигархи, что у нас сегодня), 2-я категория - это трудовая интеллигенция и 3-я - рабочий класс. При поступлении в институт, в высшее учебное заведение, дети имеющие родителей, относящихся к трудовой интеллигенции, приравнивались к детям рабочих. В стране было очень много беспризорников, которые грязные, оборванные жили в громадных чанах из под асфальта. Они воровали, хулиганили. Увидев женщину, идущую в дорогом манто, подбирались сзади и бритвой резали эту шубу. Война с ними велась большая (вспомните колонию Макаренко), многие попадали в Дома предварительного заключения. В стране проходила ликвидация безграмотности, в том числе и в домах предварительного заключения. В Харькове мама моя заведовала школами Ликбеза в ДПРЗ (домах предварительного заключения). Работа там была очень трудная. Был даже случай, когда заключенные ребята проиграли ее в карты. Нашелся, впрочем,

 

- 24 -

кто-то из ребят, который ее об этом предупредил. Когда мама пришла на урок, то начала занятия с того, что сказала: «Ребята, я знаю, что вы меня проиграли в карты. Вот я - перед вами». Маминым словам вторило молчание... и мама начала урок.

В то время было много блатных песен, которые мы все распевали. Например такая (прямо для сегодняшней телевизионной передачи «В нашу гавань»):

Зырит урка, ширма аймайданьщика,

Вот шныряет фраер в тиши полуночной.

Вынул бумбер, запустил бананчиком,

Гаркнул по блатному: «цыц, не с места, стой!».

Мент не сдрейфил и не растерялся,

В рукаве машинку он зажал.

В спину урки полетел бананчик,

Урка зашатался и скошенный упал.

Со всех сторон сбежалися лягушки,

Видит урка, ментов не один.

Менты взяли фраера под ручки

И бумбером утеса в кечу повели.

Мой совет всем уркам, всем майданщикам,

Всем фартовым парням с кокером блатным:

Не ходите с ширмой аймодайныцика,

Не то вам придется всем понюхать дым.

Или такая:

Шумит ночной Марсель

в притоне «Трех бродяг».

Там пьют матросы эль,

и девушки с мужчинами жуют табак.

Там жизнь недорога,

опасна там любовь,

Недаром негр-слуга,

там по утрам смывает с пола кровь!

 

- 25 -

Из-за пары растрепанных кос

с оборванцем подрался матрос,

И три тела сплелися, дрожа,

и меж ним сверкнул удар ножа.

Был негромок девический крик,

только косы взметнулись на миг,

И с запекшейся пеной у рта,

бродяга стоял и громко пел:

«Дорога в жизни одна, ведет всех к смерти она,

И счастлив может быть тот лишь,

кто пьет ее полною чашей до дна,

И счастлив может быть лишь тот,

кто с честью из жизни уйдет...

И т.д.

Кстати, в это время, в 1928 г. был процесс Промпартии. Чудом папу моего миновала эта участь, но папин близкий друг, горный инженер Гатов Александр Евсеевич, был арестован. Это была очень близкая семья нашему дому. Он и его супруга Ефросинья Петровна очень дружили с нашей семьей, а их дочки Наташа (на год младше меня) и Ирочка (на год младше Лизочки) были нашими близкими подружками. Ефросинья Петровна после его ареста серьезно заболела и умерла. Как ни странно, на ее похороны Александра Евсеевича под конвоем отпустили.

Помню, как папу стали довольно часто вызывать в ГПУ, где часами держали его у раскаленной печки. Его хотели сделать сексотом. Оттуда он возвращался абсолютно обессиленным. Но сломить его так и не смогли. Слава Богу!

Вернусь к тому, что было непосредственно со мной.

Вечерами, когда мама была еще на работе, папа очень много занимался со мной художественным чтением и мелодекламацией.

 

- 26 -

Да, в то время не могли мои родители даже предполагать, сколько горя причинят им их девочки.

Жизнь моя в школе протекала очень интересно и насыщенно. Павел Васильевич Туторский, будучи нашим директором школы, научил нас, ребят, любви и дружбе, чувству локтя, и потому неудивительно, что мои школьные друзья, прошедшие через всю мою жизнь и в хорошие, и лихие годины, - это основные мои друзья. И хотя судьба у всех сложилась по-разному, для меня эти люди остались самыми близкими.

На основе нашей 36-й семилетней школы Павел Васильевич организовал техникум пищевой химии с тремя факультетами: зерновой, молочный и мясной. Большинство ребят после окончания семилетки поступили в этот техникум, некоторые ушли в другие.

В школе и в техникуме у нас были первоклассные педагоги. По литературе - Николай Михайлович Баженов, впоследствии зав. кафедрой Харьковского университета. Обществоведение преподавал Владимир Александрович Гольденберг, также впоследствии завкафедрой в университете. По инициативе Николая Михайловича Баженова у нас в школе был создан театр художественного слова «БУРЕВЕСТНИК», в котором мы занимались вплоть до окончания техникума. Выступали в черных блузах, рукава которых напоминали по форме крылья, а на груди была нашита аппликация «Буревестника». Со своим репертуаром мы выступали во всех Домах культуры и клубах Харькова. В нашем репертуаре были произведения М. Горького «Песнь о Буревестнике», «Песнь о Соколе», Н. Асеева «Семен Проскаков», В. Багрицкого «Дума про Опанаса», М. Светлова «Хлеб», Н. Некрасова «Русские женщины» и др. В «Русских женщинах» я играла княгиню Трубецкую. И весь репертуар шел у

 

- 27 -

нас с музыкальным оформлением и пением. Пение нам преподавал бывший артист Императорских театров Петр Иванович Кравцов. Еще в школе он мне пророчил певческую карьеру, которой, увы, не суждено было сбыться.

Девочкой я росла очень романтичной. Много любила читать и не только прозу, но и дня не могла прожить без поэзии. Любовь к поэзии с самых ранних лет привил мне мой папа, который сам, если бы его не засосал быт с молодых лет, бесспорно, стал бы прекрасным актером. Очень сожалею, что в свое время папа не воздействовал на меня в выборе пути, потому что, вероятно, всей радостью моей жизни было бы - стать певицей.

Так как мама была директором школ ликвидации неграмотности в Домах предварительного заключения, она вечерами была занята, а мы с папой занимались декламацией и мелодекламацией.

Друзей в школе и техникуме у меня было много. Но любви не было. Больше всех своих подружек я любила очень красивую девочку Лиду Либерман, дружба с которой во взрослом возрасте не сохранилась. И, конечно, очень любила и продолжаю любить Муру Барц.

В это же время, когда я училась в техникуме, Лизочка, закончив ХТПШ, поступила учиться на юридический факультет ИНХОЗа. В институте она считалась мелкобуржуазной девицей, т.к. не была ни в комсомоле, ни в партии и не занималась общественной работой.

Тем не менее друзей и поклонников у нее было очень много. Многих по своей ветренности она водила за нос. Так, ее очень любил нежно, преданно Гера Генкин. Она даже обещала выйти за него замуж. Был очаровательный мальчик, сын друзей моих родителей, латыш Виктор Балтайтис. Крутила голову интересному Марку Бродскому,

 

- 28 -

очень ее любившему. В общем, дом был полон ее институтскими друзьями.

Особо надо отметить ее сокурсника Бориса Володарского, очень интересного человека, прошедшего уже гражданскую войну. У него был 5-тилетний сын Вадик. Память не сохранила, почему Борис растил Вадика без жены, но хорошо помню, что Вадик часто у нас жил.

Лучшей подругой Лизочки была Мина Добрянская, старый член партии, так же как и Борис прошедшая гражданскую войну, она была старше Лизочки на 10 лет. Кстати, ее сестра Ная была женой народного артиста СССР Масальского. Неожиданно папа получил путевку в Крым, в санаторий в Симеиз. Путевку он отдал Лизочке. Там, в санатории, она знакомится с Васей Поляковым, молодым нефтяником из г. Баку. У них завязывается роман, переписка, и в результате все поклонники ее - побоку. Лизочка выходит замуж за Васю.

В то время люди взрослели рано. Васе было 26 лет, и он был уже директором АЗНИИ и членом Закавказского ЦИКа. Был он выходец из дворянской семьи, мать его Юлия Александровна была родом из семьи адмирала Ушакова, а отец, Василий Васильевич Поляков, был полковник царской армии, служил в Тенгинском полку (где служил М.Ю. Лермонтов). С приходом Красной Армии он перешел на сторону красных и жизнь свою заканчивал в должности директора Дома Красной армии. После окончания института Лизочка уезжает в Баку.

Дома очень волновались, особенно мама, как встретят Васины родители Лизочку в Баку. Волнений было много. Дома готовили Лизочку в дорогу, как в старое доброе время. Монашки ей вышивали приданое, а пока что Лизочка заканчивала институт в Харькове. За год до окончания инс-

 

- 29 -

титута они поженились. И вот в то время, когда Лизочка была уже на последнем курсе, я заканчивала третий курс.

Конечно, я была еще недостаточно взрослой, и у меня не было определенного стремления, кем стать! Родители как-то отдали на откуп мне решение своей судьбы. И я в результате, будучи человеком сугубо гуманитарного направления, наделенная и литературными и музыкальными способностями (особенно хорошим голосом), очень неправильно выбрала самостоятельно свой дальнейший жизненный путь. Пятнадцать-шестнадцать лет - это время первых робких встреч.

Был такой мальчик (не из моей школы) Женя Житницкий, старше меня на 2 года. Пожалуй, это был первый понравившийся мне мальчик. Итак, после окончания техникума, не отработав положенные мне три года, я вступила в новую полосу своей жизни.

В то время дети ИТР, как я уже писала, принимались, как и дети рабочих, по первой категории. И вот я решила готовиться в ИНХОЗ (Институт Народного Хозяйства) на инженерно-экономический факультет.