Письмо Сталину

Начало Отечественной войны застало меня в горах Таджикистана на строительстве узкоколейной дороги между городами Курган-Тюбе и Сталинабад. Возглавлял бригаду молодежи из колхо-

 

за имени Чкалова, которые также, как и молодые люди из других спецпереселенческих колхозов, выдалбливали ломами в скале шурфы и колодцы для заполнения их взрывчаткой.

Узнав о том, что началась война, я решил из патриотических побуждений уйти на фронт. Считал также, что если останусь жив, это поможет мне вырваться из спецпереселенцев. По приезду в поселок написал 23 июля 1941 года Сталину о том, что желаю вступить в ряды бойцов, сражающихся с немецко-фашистскими захватчиками. Через несколько недель меня вызвали в военкомат Октябрьского района. Военком спросил:

— Желаешь на фронт? Да, желаю. Ну жди. Когда будет надо — вызовем

В 1942 году проводил в армию младшего брата, 1925 года рождения, семнадцатилетнего Владимира. Он сам приехал на спецпоселение. А нас старших, меня двадцатипятилетнего и брата Александра, девятнадцатилетнего, как беглецов со спецпоселения в 1937 году «оставили в резерве». Помню проводы в Октябрьске. Володя сидел на повозке, доверху нагруженной мешками с пожитками отправляющихся в армию. Повозка тронулась в направлении на Курган-Тюбе.

— Володя, давай простимся, — сказал я.

Он пытался слезть, но боясь, что мешки упадут, сказал:

—Да, ладно!

Так что из нас, троих братьев, на фронте с оружием в руках сражался только младший — Владимир. После войны он был в оккупационных войсках в Германии.

Летом 1942 года всем моим сверстникам на поселок принесли повестки из военкомата, а мне — нет. Я поехал вместе с ними в Октябрьск. За столом рядом с военкомом сидит и наш комендант, офицер НКВД средних лет и выше среднего роста гражданин Сазонов. Так мы должны именовать его — гражданином.

 

— Почему мне нет повестки? — со слезами на глазах обратился я. — Обещали взять в армию.

Комендант топнул ногой и отрезал:

— Когда надо и куда надо пошлем. А сейчас иди в колхоз.

И вот я остался из своих сверстников один, как мозоль на глазах у матерей, отправивших своих сыновей на фронт и девушек, оставшихся без женихов. Чувствовал себя морально неуютно.

И вот я продолжаю работать. В сентябре поливы хлопка стали редкими, в разгаре сбор белых, как снег, коробочек. Скучновато было без парней. Не стало вечеринок и походов к девушкам на второй поселок. Очень плохо чувствовал себя я морально. Мне было неудобно и даже стыдно перед матерями и девушками ушедших на фронт парней. Ивана Бочкова, Петра Винника, Николая Колесниченко, Василия Еремина и многих других. Мозолью на глазу считал я себя.

Приезд артистов как-то на время развеял скуку и плохое настроение. Среди них были и довольно известные: они в своих выступлениях убеждали слушателей в конечной победе над врагом, высмеивали его хвастовство. Елена Орлик пела:

«И не раз, и не два

Мы в поход ходили

И не раз, и не два

Били мы врага».

Конферансье, представляя новую артистку, произнес:

— Скажу лишь два слова: «Эдит Утесова» Так подчеркнул он весомость дочери знаменитого певца Леонида Утесова. Высмеивая гебельсов-скую пропаганду, печать и радио говорил:

— Немецкое радио сообщает: «Взят Ташкент. Арыки и урюки радостно встречают немецкие войска».

Или:

 

«Из-за Гитлера-балды

Мы не туды, а все сюды (то есть в землю)».

Артисты посещали колхозы также и потому, что у них можно немного поживиться съестным в тяжелое голодное время, когда по карточкам выдавали продуктов далеко не достаточно. Одна певица исполняла слова песни: «ну да, ну да, ну да ну», а одна колхозница ей вторила: «Ну да ну восемьсот рублей возьму». Такую сумму заплатил колхоз за выступление артистов и со склада за эти деньги отпускал продукты питания подешевле.

Впрочем, весной 1943 года и у нас стало нелегко. Мука в колхозе кончилась, хлеб печь было не из чего. Муку можно привезти только из Дангары — хлебного района Кулябской области. От нас до нее не было ни шоссейной, ни железной дороги. Только гусеничные трактора могли жителей семи колхозов спасти от голодной смерти. Не помню сколько дней мы жили без хлеба, но испытание голодом было весьма серьезным. Кушать было нечего. А. Кибальников был в это время зав. складом. Он отпустил мне квашеной капусты, которая стала единственной пищей. Несколько человек пошли встречать в горы трактора с мукой. Присели в ожидании. Я почувствовал, как закружилась у меня голова. Трактора засели, и мешки с мукой на поселок привезли на подводах. Разделили между колхозниками. Немного ожили.

У меня ни жилья, ни кола, ни двора. Выход мог быть из создавшегося положения в женитьбе и в создании своей семьи. Ведь мне было уже 25 лет! Выбор невест огромный, как говорится в народе: «восемь девок один я». Шаг навстречу этому сделала девушка Тася, с которой я дружил на строительстве железной дороги. Со второго поселка она с матерью переехала к нам в соседи на четвертый, из которого выселили немцев. Об этом она сообщила мне письмом. Ее мать ночью поливала хлопок, а мы встречались в ее доме- Тася — строгая, честная девушка не позволяла с ней обращаться вольно. Но она была тоже в возрасте. Ей тоже необходима семья. Передо мной встала альтернатива: или-или. Или семья с любимой и любящей девушкой или дальнейшая изнурительная борьба за свободу и осуществление розовой мечты об образовании. Склонился к последнему. Прекратил посещать дом Таси, о которой до сих пор вспоминаю с большим уважением и теплотой, чувствую некоторую вину в том, что я не оправдал ее надежд на создание с любимым человеком семьи. Но может быть она стала счастливой и без меня. Я этого не знаю. До Таси по этой причине перестал провожать с вечеринок Таню Томарову, одну из лучших девушек поселка № 5, на которой вскоре женился Петр Винник.