Были ли «кулаки» богачами?

Общеизвестно, что большевики с самого начала своего властвования объявили войну богатым, эксплуататорам. К ним отнесли не только помещиков и капиталистов, но и часть крестьян, так называемых кулаков. Мощная пропагандистская машина называла их деревенской буржуазией, сельскими мироедами, куркулями и т. д. На карикатурах кулака изображали жирным, мордатым, с брюшком. В результате массированной пропаганды в сознании многих сложился миф о богатстве и эксплуататорской сущности этих пахарей и сеятелей, в 30-е годы он помог властям подвергнуть жесточайшим репрессиям ни в чем не повинных крестьян, раскулачить их и выселить из родных мест в леса и полупустыни. Мол, жили за счет эксплуатации односельчан припеваючи, катались как сыр в масле. Теперь пусть поживут своим трудом в спецпоселках. И многие люди эти репрессии поддержали.

Действительно ли кулаки обладали большими богатствами? Я многое помню из своего детства, из быта семьи, которая была объявлена кулацкой.

Лозунг тех времен; мир хижинам, война дворцам! Получается, что наш деревянный дом приравняли к дворцам. Был он одноэтажный, крытый железом, покрашенным красной краской. Кухня и горница общей площадью не более 48-50 квадратных метров, холодные сени и чулан. Проживали здесь 10 человек: бабушка, дедушка, отец, мать и шестеро нас, детей. Зимой на кухне обитали телята и ягнята. Стояла здесь русская печь с лежанкой. В горнице часть площади занимала еще одна печь, голландка. Таким образом, включая площадь кухни, на человека у нас приходилось чуть больше четырех квадратных метров.

Горницу «украшали» два больших деревянных сундука и две кровати для стариков и родителей, шкаф под стеклом, в котором хранилась посуда, используемая в праздничные дни: стеклянные стаканы, сахарница, тарелки. Стояли также два или три стула, изготовленные деревенским мастером.

До восьми лет я спал с бабушкой и дедушкой, который ворчал, что я «возючий», не даю спокойно спать. Малыш почивал в зыбке около кровати родителей. Остальные дети ночевали на полу, застеленном кошмой. или на печке.

 

Кровать, стол, скамейки, табуретки на кухне были деревянные, топорные. Вот и вся домашняя обстановка, в которой я жил до 1931 года. Можно ли ее назвать комфортной, богатой? Вряд ли.

Как мы питались? Когда я поборол Костю Шенфельда, старше меня на год, он сказал в оправдание:

— Ты ешь вареники, а я нет!

Действительно, по церковным праздникам у нас стряпали. Были и вареники, и оладьи со сметаной, и лепешник, которые я и сейчас бы поел за милую душу. В будние же дни основными и постоянными блюдами были щи, каша пшенная — на молоке или с тыквой, пареная тыква, галушки, затируха, картовник — так называли пюре из картофеля. Бабушка и мама старались как могли. Но больше яств я не могу припомнить.

Правда, изредка бывали чаи. На них иногда приглашали детей. Дед Василий щипчиками наколет крохотные кусочки сахара и раздает нам, рассевшимся за большим столом.

Хотя у нас было три дойные коровы, но они давали не более двух третей ведра молока. Часть его приходилось скармливать телятам, ягнятам и поросятам. Сливочное масло делали свое, но мы его не ели. Бабушка говорила:

— Это отцу. У него слабое здоровье.

Ему, дедушке и бабушке изредка перепадал пчелиный мед. Осенью резали баранов, свиней. Мясо клали в щи понемногу, чтобы хватило на долгую зиму. Свиное сало солили и берегли для полевых работ.

Ничего изысканного, барского на столе не водилось. «Щи да каша — пища наша», — приговаривали старшие.

Сейчас я могу определить — наше хозяйство было в основном натуральным. Все что производилось в нем, шло на потребление семьи. Действовал принцип «Как потопаешь — так и полопаешь» (это я часто слышал от бабушки). Покупали немногое: соль, сахар, спички, керосин для освещения, ситец, махорку для отца.

Откуда же брались деньги? Я не был ни свидетелем, ни участником торговли. Сейчас могу предположить: ежегодно продавали лошадь и одну или две головы крупного рогатого скота. Так, помню, исчезла со двора серая кобыла, а на другой год — серый в яблоках мерин.

Закончив полевые работы, появлялись «отходники» из разных мест России, желающие заработать. Костромские валяльщики, мастера из села Перещепного, которые шили полушубки и шубы. Немец Яков Шенфельд, отец моего товарища Кости, чинил и мастерил обувь. Плату они получали в основном натурой: хлебом, скотом и т. д.

Первые черные фабричные ботинки со скрипом я надел, когда мне

 

было одиннадцать или двенадцать лет. Во время примерки меня окружили братишки и сестренки, которые с завистью смотрели на счастливца.

Зимой мать на ручном станке ткала холст, из которого шили нам штаны, окрасив их в синий цвет. Бабушка вязала носки, чулки и варежки.

Деньги в семье строго учитывались. Не помню случая, чтобы нам, детям, давали деньги. Они появлялись у нас на Рождество, Пасху, когда мы ходили по дворам и славили. Кто-то особенно щедрый давал «семишник» — так называли две копейки.

Никогда не забыть, как мой одноклассник Алеша Мартемьянов звал меня в народный дом, куда привезли новый фильм. Впервые я захотел посмотреть это чудо искусства. Но надо заплатить пять копеек. Долго канючил, плакал, но так и не выревел этот пятак.

В семье не было ни золотишка, ни «кубышки». Об этом говорят следующие факты. После раскулачивания дед кочевал по родственникам и умер от дистрофии в голодный год. Родителям только и хватило денег, чтобы в Акмолинске (ныне Акмола) купить билеты на поезд и бежать со спецпоселения, куда их сослали.

В родной деревне мать, чтобы выжить, ежедневно обходила родственников, выпрашивая у них по пригоршне муки, крупы, овощей. Нам она отрезала по 50-70 граммов хлеба и наливала в чашку по черпаку супа. Зимой наш хлеб был рыжим, так как пекли его с так называемой «дранкой» — шелухой от проса. Весной — зеленым от лебеды. Отец жил на Урале и первоначально помочь не мог.

Чуть-чуть лучше или хуже нас жили другие раскулаченные в нашем селе. Сельские остряки шутили: «Богатые вшами рогатыми». Это была грустная реальность.

Прочитав, иной скажет: «Зачем все это вспоминать, ворошить дела давно минувших дней?» За десятки лет в душе накопилась горечь. Теперь она требует выговориться, освободиться от нее. Да и пора. похоронить миф о сытой жизни «деревенских богатеев».