- 191 -

Две судьбы

Евтушенко — сердитый поэт.

Так его окрестила Америка.

Там с газет его строгий портрет

Смотрит в сторону русского берега.

 

Да, конечно, у Жени стихи –

Не в подвалах гремящие выстрелы;

Всех открыто он бьет за грехи,

Будь то судьи, вожди ли, министры ли.

 

Но попробуй поэта спроси:

"Где ты был в пору черного гения,

Когда лучших людей на Руси

Вырывала рука истребления?"

 

Он ответит: "Что мог я тогда?

Гений умер — мне было лишь двадцать".

Ах, мой милый, в такие года

Не стихами — затворами клацать!

 

Нет, ты истины жаждал, но ждал,

Когда кто-то ее приоткроет;

Страх животный уста заграждал:

Кто мамашу накормит, напоит,

 

Если схватят тебя да—в тюрьму

За прямое правдивое слово?..

А твой сверстник, меж тем, Колыму

Обживал под штыком произвола.

 

Много смелых он песен сложил,

Терпеливо неся свое бремя;

И в неволе он правдою жил,

Верой в новое, лучшее время.

 

Это время явилось не в миг -

Как сквозь камень ростки пробивало.

Развязало оно твой язык,

Твой воинственный дух расковало.

 

- 192 -

Полилось широко, высоко

Твоей критики грозное пламя.

Ах, Евгений, конечно ж, легко

После драки махать кулаками!

 

Проводили тебя за рубеле

С небывалой почетной нагрузкой:

Ешь, Америка, Франция, ешь,

Свежий хлебец поэзии русской!

 

И сказал ты с веселым лицом:

"Там, в России, меня все боятся".

Так дитя над гуманным отцом,

Обнаглев, начинает смеяться!

 

Схлопотал ты потом от Главы

Нагоняй за бездумную строчку

И, душою вильнув, от Москвы

Покатил на Америку бочку.

 

Пусть теперь убедится она,

Что не даром ты прозван сердитым,

Что не даром родная страна

Величает тебя знаменитым!

 

А твой сверстник, меж тем, из глуши

Возвратился под солнце свободы.

И раскрыл он все песни свои,

Как цветы для весенней погоды.

 

Но запели с ухмылкой ему:

"Вот еще новоявленный гений!

Этот сталинский ад — Колыму

Заклеймил Евтушенко Евгений.

 

Ты мусолишь ему вперепев

Уж решенную в целом проблему.

Лучше что-нибудь сделай про сев,

Разверни кукурузную тему".

 

- 193 -

Он в глаза бюрократам глядел

И вздыхал: "Эх, Расея, Расея..."

Евтушенко в тюрьме не сидел,

Я в тюрьме кукурузу не сеял.

 

Пусть он пишет, как прежде, о том,

Что известно ему понаслышке.

Я свой кровью пропитанный том

Как упрек приложу к его книжке.

 

Сочинил давно, записал по памяти

8 января 1989 г. Щелково, 41 километр