- 94 -

ГЛАВА 6. СНОВА ВМЕСТЕ

 

В КАЗАХСТАНЕ

 

До освобождения Ивана оставалось еще несколько лет. Настало мирное время, но голодное. От недоедания руки покрылись нарывами.

Игорь демобилизовался из армии осенью 1947 года и уехал вместе с женой в Пруссию, приехал в Тильзит - нынешний Советск, туда же позвал и меня с Ирой и Светланой. И мы опять тронулись в путь. Всей семьей мы жили в одном дворе, но в разных домах, Вадим тоже женился. Там мягкий климат, все хорошо растет, картофель в два кулака, но невкусный, свиней везут чуть ли не на двух подводах. А на Ярославщине картошки нам едва хватало до нового урожая, да и то при очень строгой экономии. Надо было думать, где будем жить после освобождения Ивана, в апреле 1953 года. В Пруссию ему не дали бы выезд из-за приграничной зоны, а высылка, ссылка, возможна была только в Казахстан или в Красноярский край.

Написала письмо сестре Елене в Казахстан. Она уже отсидела за расстрелянного мужа — Павла Васильева, жила там как вольная, хотя и без права выезда. Спрашиваю можно ли приехать к ней? Получила утвердительный ответ. Осенью 1950 года я с Ирой и Светланой была у нее в поселке Актас Карагандинской области. Она жила с Левой Марковым в небольшом уютном домике в две комнаты с кухней. Там жили до Рождества. От заводоуправления, куда я устроилась, дали жилье в общежитии — две маленькие комнатки по четыре метра и такой же кухней. Все стало на свои места, я ждала мужа.

Наступил срок освобождения - 1 апреля. Ивана нет и вестей от него нет... Конечно, я нервничала и переживала, почему его нет. Оказалось, что «освободили» его 3-4 апреля и везли этапом, как арестанта, из тюрьмы в тюрьму до самой Караганды. И там был еще ночь или две. С конвоиром на машине довезли до базара, где был городской автобус, высадили махнув рукой в сторону Актаса и уехали.

 

- 95 -

Выпустили. Это было 22 апреля 1953 года.

На свободе! Иван Михайлович огляделся. Сел в автобус и поехал в Актас. К семье, ко мне. Я в это время была на работе и ничего не знала. Ко мне пришла Елена и сказала, что Иван находится где-то в Караганде, надо поехать к нему. «Зайдем домой, захватим что-нибудь и поедем». По мере приближения к дому волнение возрастало. Елена предположила: «А может Иван Михайлович уже здесь!?» Я была напряжена как струна. Вошла в комнату, он стоял лицом ко мне, только тихо сказал: «Не плачь». Но слез и не было, а только комок в горле. Какая встреча после пятнадцати лет!

Иван Михайлович получил вечную ссылку с еженедельной отметкой в комендатуре и без права выхода за территорию поселка.

Написала письмо Игорю, что отец вернулся, Игорь жил тогда недалеко — в Петропавловске. Он взял расчет, продал дом, который сам с Лидией выстроил, уволился и с женой и сыном приехал к нам, какое-то время работал в шахте. Иван поступил на работу, но как ссыльный получал только половину оклада.

...Как-то в газете я увидела, что празднуется 80-летие В.Н.Бакшеева. Вместе с Иваном послали ему поздравление, в ответ получили пригласительный билет на его юбилей. Приехать было невозможно, но все же было очень приятно, что восстанавливалась нить с прошлым на будущее.

Жизнь с Иваном приобрела другие краски.

В поселке было решено поставить фрагменты спектаклей. Взялись за это с душой. Играли пьесу Чехова «Медведь» и Островского «Без вины виноватые». Участие приняли и Лена, и Лева, и я.

Но я не играла, а делала декорацию. Для последнего действия в парке мне дали три краски: синьку, мел и яркую желтую. Как писать зелень? Синька с желтой дают грязь. И я написала осенний желтый клен, а на левой стороне беседку с картины Налбандяна «Ленин в Горках». Колонны наклеила из бумаги и разбила угол сцены, написав траву и кусты. Когда дали занавес, сначала была тишина, я думала: «Ну, все — провал». И вдруг гром аплодисментов. Вызывали оформителя, то был мой триумф. Я была счастлива.

Я нес песней победной

К берегу пристала,

Но хоть раз в той жизни серой

Торжество я знала.

Иван ходил отмечаться в комендатуре, но больших строгостей не было. К нему прекрасно относились все, кого он знал. Даже парторг Виктор Григорьевич Шишканов приглашал его на партсобрания, тем самым

 

- 96 -

оказывая уважение и доверие. Иван ему был очень благодарен за это. Иван был великолепный рассказчик. Кто-то иной раз и сомневался в том, что Тройский знал таких людей, каких упоминал в своих разговорах — Сталин, Молотов, Микоян, Чкалов, Тухачевский, Горький и так далее. Улыбались на его слова, что через год он уедет в Москву... Отсюда, мол, еще никто не уезжал.

Зимой он написал письма в ЦК, КПК и их отвезла Ира. Она их передала в приемные и ждала ответа.

 

МОСКВА

 

В конце апреля 1954 г. Иван Михайлович уехал в Москву... А получилось вот как. В Актасе пришел к нему комендант и спросил: «Иван Михайлович, почему вы не едете?» - «Куда?» - «Вас давно вызывает Москва, поезжайте в Караганду в НКВД». Иван думал, что это новый арест и просил меня проводить его. Оказалось, действительно, пришел вызов в Москву на пересмотр дела. Бумаги присланы еще в марте. Иван уехал, а я продолжала работать, ждала, когда можно будет ехать. В конце мая, начале июня со Светланой уехала в Москву. Ира еще раньше уехала к подруге в Советск.

В Москве Иван Михайлович пришел в комиссию КПК. Встретил там старых знакомых. Они ему говорят: «Ваня, ты сам все понимаешь! Будешь заполнять новую партийную анкету, не пиши про арест. Пропусти. Все! Ничего не было».

Арестован был неправильно. Сидел 15 лет ни за что. Дали справку о реабилитации. Но не было жилья, не было работы. Предлагали, будто бы, вернуть квартиру в Доме правительства, но там же жили люди.

Месяца два с половиной втроем жили у сестры Оли на Малых кочках. Потом дал приют на своей даче в Абрамцеве товарищ Ивана скульптор Сослан Дафаевич Тавасиев - прожили у него больше двух месяцев. Спасибо ему!

В конце октября 1954 года мы получили четырехкомнатную квартиру в красных домах на Юго-Западе. Там собралась наша большая семья — два сына с женами и детьми, две дочери. Итого нас стало одиннадцать человек. Семья большая и разношерстная. Очень нуждались. Сыновья работали на заводе, заработки были маленькие, жены сидели дома с детьми.

Иван несколько месяцев ходил без работы, наконец, дали место младшего научного сотрудника в Институте мировой литературы им. Горького АН СССР. Я устроилась в художественную мастерскую по росписи платков и шарфов на крепдешине, взяли меня на работу сразу, без волокиты... Проработала на них недолго — года полтора, работала на дому,

 

- 97 -

всегда с уксусной эссенцией - травила не только себя, но и всю семью.

Восстанавливались старые связи с художниками. Обещал приехать к нам Василий Николаевич Бакшеев. Однажды я поехала за ним. Ему было уже за 80 лет. Прежде всего Василий Николаевич повел меня в мастерскую и показал работы, в том числе и свою последнюю «Закат». Он им восхищался, а я увидела тусклые, погасшие краски. Он этого уже не видел, не чувствовал.

Вышли из мастерской, Василий Николаевич посадил меня в машину, галантно подал руку, а потом сел сам. Ехали мимо Парка культуры и отдыха им.Горького. Василий Николаевич восхищался решеткой парка. Спрашивает: «Нравится вам?» Я ответила, что всем хороша, лишь не хватает «мушек», то есть каких-то точек на самой решетке. Без них, мне кажется, она неустойчива, кайма по верхнему краю перевешивает и ограда может опрокинуться. Он засмеялся и, помолчав, ответил: «А может быть, вы и правы».

Приехали к нам домой, и я была свидетельницей, больше чем нежной, встречи Василия Николаевича с Иван Михайловичем. Бакшеев, со слезами на глазах, вспомнил о знаменитом собрании в 1932 году, когда Иван в первый раз заговорил о соцреализме. Ивана спросили из зала, что такое соцреализм, он ответил: «Это Рембрандт, Рубенс и Репин, поставленные на службу революции». После чего художники предложили создать общество «Три Р» - Рембрандт, Рубенс, Репин, Иван отклонил это. Очень много говорили о живописи. Василий Николаевич очень хвалил Иогансона за направленность его работ, за цвет, колорит. Недоволен он был только освещением лица хозяина завода «На старом Уральском заводе», говоря, что это сценичное, надуманное освещение. А мне оно нравится, даже, если оно надуманное. А разве не могло быть второго источника света? Злые языки говорят, что в этом хозяине он изобразил Александра Герасимова, с которым был в то время в натянутых отношениях. Надо сказать правду, что в личных отношениях Герасимов чванлив, грубоват, хотя ведь не это главное, главное — работа.

 

* * *

 

Лето 1954 ездили в Абрамцево к друзьям Ивана. Страшно было видеть, как изменились люди за эти 16 лет, начиная с наружности и кончая внутренним содержанием. Иван вернулся из лагеря, здоровый физически, подтянутый, сохранивший и убеждения, и прямоту свою, способный работать без конца, способный бороться. Короче говоря, тот же, не растерявший в лагере самого себя.

Иван с Кацманом пришли в Академию Художеств. Встретили Герасимова Александра — протянул Ивану два пальца. Встретились в

 

- 98 -

кабинете с Иогансоном и Дейнекой, с ними особенно близкого знакомства не было, хотя они и бывали у нас в Доме правительства. Оба бросились к Ивану. Ведь возвращение оттуда было СОБЫТИЕМ.

 

* * *

 

Февраль 1955 г. Наслаждаюсь чтением. Иван, наголодавшись литературой за 15 лет, подписался на все, на что было возможно. Читаю «Былое и думы» Герцена. Как глубоко трогают некоторые мысли и детали. Турин и... Актас.

Вот уже 8 месяцев как мы в Москве. Много встреч. Много хорошего и много тяжелого. За год столько перемен, возвращение Ивана, почти год ссылки в Казахстане, неожиданный и долгожданный вызов в Москву. Мой переезд, съезд всех детей домой, радость встреч и тяжесть нужды и полуголодного существования. Несмотря ни на что, все трое мужчин работают.

 

* * *

 

В 30-е годы Стефания Арнольдовна Уншлихт ввела Кацмана в Кремль и дала ему возможность работать в своей мастерской. Но позже он не пустил ее на порог мастерской. Да и Ирину, когда она приехала к нему в конце 1953 г. с письмом от Ивана из Караганды, тоже дальше прихожей не впустил. Побоялся.

...Однажды Кацман передал Ивану 1000 рублей денег и сказал, что их просил передать Иогансон, но не велел говорить от кого. Мы нуждались, залезли в долги.

Кацман произвел на меня впечатление ожиревшего Зевса, самоуспокоенный и, какой-то остановившийся в своих стремлениях. В творчестве его я не нашла перемен, те же затертые портреты, та же статика. Другие художники - Богородский, Радимов, поразили меня своим законченным мастерством, огромным шагом вперед в смысле техники. Невольно вспоминаются встречи на Палихе - Кацман, Перельман, Радимов. Сколько разговоров, сколько споров об искусстве. Как-то мы с Иваном зимой сидели у Кацмана, кроме нас были Перельман, Лактионов и еще один искусствовед, фамилию не помню. Иван читал свою статью о выставке. Потом пригласили к столу. Было и вино. Разговор в основном вел Иван, Кацман в конце вечера сказал: «Давно так хорошо не сидели, не говорили, почаще бы так собираться».

Перельман остался все тем же милым добрым «филистером». Как трогательно он встретил меня в Абрамцеве. Я, может быть, потому так близко к сердцу принимаю все это, что за эти 16 лет уж очень много унижений, упреков, оскорблений пришлось перенести. Человеком перестала себя чувствовать. Жизнь наносила удар за ударом, и ты стерта, ты не

 

- 99 -

человек. Благодарна я Перельману за слова, какими он встретил меня. Постепенно выпрямляешь спину, постепенно поднимаешь голову.

...Были у Чухновского. Тоже жалкое какое-то впечатление произвел он на меня. Он сказал: «Не был арестован, но жизни не вижу». Где-то преподает. Зато Алексеев, бывший штурман Чухновского, отрадное явление - умница. Работает, мыслит, сейчас летает на реактивных самолетах — испытывает. Весь вечер у Ивана с Алексеевым шла горячая беседа обо всем. Понятно, первая встреча после такого перерыва.

...У нас был Гарри. Вот кого я не ожидала встретить в таком прекрасном состоянии. В прошлом адъютант Котовского; прошел тюрьмы, ссылки, переломаны ребра, был приговорен к смертной казни - остался морально здоровый, это что-то значит. Не работает, ходит в «неграх», какой позор для нанимателей. Написал свой роман, обещают печатать и все тянут. Хотелось бы мне прочесть его. Такой же блестящий, остроумный и едкий. Люблю я его слушать.

...Были у А.И.Лактионова. Его картине «Письмо с фронта» присуждена Сталинская премия. Я высказала свое мнение, что не правдоподобна она — кругом так безмятежно, светло и радостно. Не было так, не видел он, как получали эти письма. Не видел, как читали их с трепетом, дрожью в руках и со слезами радости на глазах. Я бывала в семьях своих соседей - простых людей. И везде и всюду мать, жена, читали эти письма, как святыню. Все освещалось этими письмами. Александр Иванович только с удивлением смотрел на меня и говорил: «Может быть, я не так сделал». Впечатление он на меня произвел недалекого, не работающего над собой, уткнувшегося только в свое мастерство художника, а мысли-то нет, нет «картины». Потом на выставке увидела его «Портрет жены», за мастерство в этой вещи я простила ему «Письмо». Дома видела много его вещей и его шедевр, автопортрет — в какой-то дерюге, с платком на голове, не то пират, не то грузчик с Волги. Остановилась перед ним — вот это работа! Изумителен портрет Бродского, больного, перед смертью.

 

* * *

 

Иван собирается писать рецензию на книгу Перегудова «В те далекие годы». Сказал Александру Владимировичу, учитель Левки — народник. Александр Владимирович схватился за это и сказал, что на днях же сядет писать вторую часть, одним словом, разговор об этой вещи зарядил Перегудова на дальнейшую работу.

 

* * *

 

Книга о Модорове подходит к концу. Сегодня у них опять встреча, как жаль мне, что из-за гриппа не смогла съездить к нему ни разу. Кац-

 

- 100 -

ман отзывается об этой работе Ивана чуть ли не восторженно и говорит, что «монографию обо мне может написать только Иван Михайлович». Иван очень хвалит дочку Модорова, ей только 17-18 лет, она вдумчивая, много читает, учится в специальной художественной школе.

 

* * *

 

4 марта 1955 г. Вчера Иван был у В.Н.Бакшеева, там же был Григорьев, я не ездила из-за своего гайморита, это во-первых, а во-вторых, не в чем ехать.

Бакшеев вспоминал свои студенческие годы, учился он у Поленова. Племянник Верещагина был на одном курсе с Василием Николаевичем. И вот однажды Поленов поставил чучело волка на фоне белой материи, Василий Николаевич сел поближе, чувствует, что у него не выходит то, что он видит — нет бархатистости шерсти. Упорно работал, добиваясь правдивости передачи. В это время пришел Верещагин, подошел к племяннику, сделал указание. Затем остановился сзади Василия Николаевича, тот растерялся и не знал, как быть — встать и приветствовать или продолжать работу, а пока он думал Верещагин уже прошел. Василий Николаевич страшно жалел, что не встал и не заговорил. «Ведь мы тогда очень застенчивые были. Хотя бы голос Верещагина услышать, услышать его мнение, совет». После перерыва в занятиях племянник Верещагина вошел в мастерскую и громко, чтобы слышали все, сказал: «Бакшеев, дядя просил передать вам, что вы на верном пути».

Василий Николаевич при встрече с Репиным говорил о Верещагине, выразил свое мнение, что он большой художник. Репин, как всегда, экспансивно набросился: «Не большой, а гений!»

Заговорили о «Неизвестной» Крамского — интересно замечание Бакшеева, «Крамской удержался от маленького мазка, после которого это лицо из притягивающего стало бы слащавым и вульгарным».

О Всесоюзной выставке Василий Николаевич отозвался — «плохая». Я с ним согласна. Все картины на одно лицо, не знаешь, где начинается Петров, где кончается Сидоров. Ругал Соколова-Скаля за театральность, Решетников расстроил. Сегодня Иван поехал к Модорову.

 

* * *

 

13 марта 1955 г. Вчера Иван был у Кацмана. Собрались: Кацман, Перельман, Богородский, Герасимов, Тихомиров, Лебедев из Третьяковки и Иван. Обсуждали журнал, посвященный АХРРу. Уже была намечена программа, Лебедев назначен редактором, а Иван его заместителем. Все высказались. Иван взял слово, разнес всю программу. Говорил, что она бескостна, позиция слабая, АХРР нужно вести от исходной точки, от передвижников, начало соцреализма было не в 30-е годы, а раньше —

 

- 101 -

при капитализме. Ярошенко, Касаткин — вот первые художники этого направления.

— Почему их не поднимаете, нельзя АХРР вести от училища ваяния и зодчества. Жалобы на Иогансона неправильны, если он «шатается», то нужно бороться за него. Если Иогансон выступил с защитой Кончаловского, надо его поправить. Надо бороться за него не только с врагами, но и с ним самим. А вы ничего не делаете. Шатания были и у больших художников. Репин разве не уехал от нас? Горький разве не выступал против? А Шаляпин? Иогансон - гениальный художник нашего времени, и он останется в истории живописи.

Пронесся шумок, Герасимов напомнил о своих портретах. Иван не ответил на реплику Герасимова, напрашивавшегося на комплимент. Иван сказал, что предисловие должно быть написано Герасимовым. В редколлегию необходимо ввести Иогансона.

Все согласились. Иван прочел свою статью о выставке - она тоже не прозвучала. Он как-то серо похвалил всех, не выдвинув никого, это не статья Стасова, где одни летели вниз, другие мощно поднимались вверх. Тихомиров подошел к Ивану прощаться и поздравил с блестящим выступлением, с его мнением об Иогансоне он вполне согласен. Лебедев просил Ивана о встрече, разговоре вдвоем. Герасимов — грубоват. Интересно, будет ли он у нас? В скором времени должны собраться художники, я думаю, что приедет, хотя, вообще, это разрыв. Иван хочет отказаться от редактирования этого журнала. Я бы хотела этого.

 

* * *

 

Вечером к нам приехала Людмила Ивановна Кедрина и привезла с собой поэта Маркова Алексея Яковлевича. Этот вечер останется в моей памяти так же, как вечера художников, поэтов, писателей, музыкантов у нас до 1938 года. Алексей Яковлевич читал свои стихи. Прочитал «Безверие». Суть его такова — перед церковью крестится старая актриса, а молодежь — девушки, парни насмехаются над ней по этому поводу, смеются потому, что полная пустота, безверие. Поэт заканчивает словами, что лучше вера во что-нибудь, чем безверие. Прочел «Сикстинскую мадонну». Сильная, объемная вещь, так же как и «Безверие». Но чего-то я не понимаю» Иван заинтересовался Марковым — безусловно талантливый поэт.

Алексей Яковлевич говорил о жутком настроении среди литераторов. Рассказал, как Тендряков приходил к нему и на упрек за водку, просил еще выпить, чтобы забыться, так как по штампу писать не хочет, а что идет от души - не печатают.

Алексей Яковлевич говорил о Дункан и Есенине: «Ему недоставало теплых ладоней». Образно и поэтично.

 

- 102 -

Иван обещал хлопотать о квартире для него, ведь семь человек живет на 20 метрах.

Павел Васильев восстановлен в членах Союза писателей благодаря содействию Молотова. Сурков месяц назад в литературном институте говорил, что Павел Васильев - хулиган, а на собрании в Союзе писателей — диаметрально противоположное.

Алексей Яковлевич рассказал, мельком, о гибели их семьи. Отобрали хлеб, грозил голод. Отец семейства нарочно отравил всех угаром. Алеша как-то спасся.

Алексей Яковлевич воспитывался в детдоме.

 

* * *

 

Однажды мы с Иваном были на одном из вечеров в Институте мировой литературы Горького. Был там и Городецкий. Был он очень стар, и походил на Россинанта, и ничего от прежнего у него не осталось. Встретились и разошлись.

 

* * *

 

Жена Лебедева Андрея Константиновича как-то вспоминала, что она и жена Сысоева решили проверить своих мужей. Обе семьи жили тогда у Третьяковской галереи и дружили. Мужья сказали, что ушли к Тройскому. Уже светало. Они собрались и пошли к Дому правительства. Квартира наша была освещена. Они ушли успокоенные. У Ивана собирались Лебедев, Сысоев, Власов Федор, Меликадзе — шли беседы, работа по искусству. Это была его группа, как говорили «школа Гронского». После ареста Ивана не пострадал никто.

 

* * *

 

17 августа 1961 г. Иван получил пригласительный билет на юбилей — 80-летие Александра Михайловича Герасимова. Мы приехали, когда уже было много гостей, но чувствовалось, кого-то еще ждут. Я поняла — Ворошилова, так как Герасимов считал его своим другом. Я сидела с искусствоведом Тихомировым и его женой, очень милые старики, допотопные интеллигенты. Она - очень живая, остроумная, и чувствовалось, что когда-то была блестящей женщиной. Я боялась, что не смогу разговаривать.

Вошел Ворошилов. Меня поразил его вид: цветущий, свежий, бодрый, розовое лицо, в сером костюме, а ведь ему 80 лет! Герасимов против него совсем старик. Из крупного, плотного мужчины, за последние годы он превратился в высохшего, маленького.

При появлении Ворошилова все как-то мгновенно встали с мест и двинулись навстречу ему. Все здоровались за руку, с почтительными

 

- 103 -

поклонами. Сразу прошли к столам. Чуждым мне показался «английский обычай»: погасили свет и официант внес пирог с 80 зажженными свечами. Этот фокус не для юбилея Герасимова, русского в корне, сына прасола, разве наши обычаи хуже? Почему английский? Тамадой был художник Налбандян.

Первым поздравлял Ворошилов. Я ждала, что же он скажет?

— Мы с сыночком ехали сейчас в машине и слушали музыку, и вся эта музыка была из каких-то ноющих звуков, под которую даже плясать нельзя. Вот какую музыку вы пропускаете - сказал он, обращаясь к заместителю министра культуры Кузнецову. После этих слов он обратился с поздравительной речью к Герасимову. Сказал, что реализм победил, что все «формализмы и идиотизмы» - низложены. Вот и вся его речь. Я слушала его с удивлением, но ничего яркого он не сказал.

Выступил маршал Еременко, вернее, читал по записке. У Кузнецова была яркая речь. Очень короткая у Вучетича. Прочел два отрывка из пьес артист Художественного театра Жильцов. Неудачно выбрал отрывок из Пугачева, но читал блестяще. Иван попросил у Налбандяна слово, тот сказал — «Через одного». Выступает один, два, три, затем дает слово какой-то женщине, которая просто жмет руку Герасимову. Все выступления, кроме Вучетича, были бесцветные, пустые, делались поклоны Ворошилову, повторялось без конца слово «идиотизм». Иван сидел напряженный. Наконец получил слово. В выступлении сказал о предстоящем XXII съезде, связал с искусством, поднял художников-реалистов. Это была речь коммуниста, в противовес беззубой, обывательской речи Ворошилова. Я знала, что он будет говорить хорошо, так как видела его состояние напряженности и собранности. Слушали все с большим вниманием, а Вучетич только восторженно кивал головой. Когда Иван кончил говорить, многие бросились к нему, поздравили с блестящей речью. Подошел Манизер, Еременко, Кузнецов сказал, что с большим удовольствием слушал его выступление. Герасимов уехал с семьей Ворошилова. К Ивану подошел Сысоев. Поздоровались, долго не мог узнать, это была наша первая встреча после 20-летнего перерыва. Мне неприятно было смотреть на него за его бездушную, формальную встречу с Иваном в Академии художеств после тюрьмы, лагерей.

 

* * *

 

12 ноября 1961 г. Вчера мы с Иваном были у Николая Платоновича Липатова - было что-то вроде новоселья. Пришли Иконников с женой, моряк — капитан дальнего плавания, старик 70 лет, но ему больше 55 не дашь. Иван и тот оконфузился, назвав его «юношей», когда же узнал, что ему 70, переменил тон. Был Измайлов с женой, это председатель Центрбалта. Он в Октябрьскую революцию командовал Балтийским

 

- 104 -

флотом. Ему около 70, высокий, грузный, с несколько апатичным лицом и маленькими глазками. Он рассказал о своем разговоре по телефону из Кронштадта с Лениным в Смольном. Знаменитый разговор, когда Ленин просил поближе подвести корабли к Петрограду, на что Измайлов ответил, что «все будет сделано, но близко не подведет, иначе «нас возьмут голыми руками». Говорил и весь горел: «Умирать буду и не забуду этого разговора, весь дословно запечатлелся». Это «отец» Дыбенко, он сидел и в царской тюрьме, и в 30-е годы.

 

* * *

 

Мы были в гостях у Курилко, художника Большого театра. Кроме нас с Иваном были приглашены А.К.Лебедев, А.И.Лактионов, художница, медсестра, работавшая с известным хирургом Юдиным. Смотрели картины — безукоризнено написаны. Содержание — «мистика», сказал на ухо Ивану Андрей Константинович. Много интересных разговоров, воспоминаний.

Курилко много рассказывал и вспомнил такой эпизод. Он как-то ехал в поезде, услышал пение моряков — пели частушки, в том числе и нецензурные, мотив захватил Курилко. А в то время задумывались о создании советского балета. Курилко напел Глиэру мотив «Яблочка», услышанный в поезде. Глиэр выслушал, ушел, через некоторое время вернулся, опять просил напеть; в конечном итоге, этот мотив был введен в балет «Красный мак» и пользовался большим успехом. Мне, кажется, что «Яблочко» можно поставить в ряд с «Камаринской» Глинки.

Дирекция Большого театра отказала в постановке «Красного мака», мотивируя тем, что новый зритель не поймет балет. Тогда Глиэр, Курилко и Гельцер решили выступать на предприятиях с балетом. Выступления прошли с успехом. Билеты были проданы на год вперед.

 

* * *

 

29 февраля 1964. Вечер у Модорова, его 74-летие. Дочь Модорова Наташа вышла замуж за штангиста, олимпийского чемпиона Юрия Власова. Кроме них были Азгур с женой. Вначале пришли в мастерскую — чудесные портреты. Семашко, старых большевиков. Много хороших работ. С холста упоительно пахли розы.

...Вчера - 5 марта 1964 была вечером Петрушанская Анна Петровна. Читала воспоминания о Горьком периода, когда он был в Сорренто. Очень интересно, живо, непосредственно. Я так же, как она, восприняла первую встречу свою с Горьким в Красково. Сказала об этом ей. Анне Петровне было приятно, тон взят верно. Она и я - одного года рождения.

Сильное впечатление произвело описание церкви Св. Себастьяна. С другой стороны церкви — вход в кабачок «Вниз по матушке — по Волге».

 

- 105 -

Анна Петровна дружила с сыном Горького Максом.

Оказывается, Алексей Максимович давал всем прозвища. Анна Петровна не сказала, какое же было у нее. А мое — «воздушная женщина» — это после полета на АНТ-9 по новостройкам страны.

 

* * *

 

Октябрь 1964 г. Как-то Иван вместе с Людмилой Ивановной Кедриной был у поэта Игоря Ивановича Кобзева. Разговор, конечно, коснулся репрессий, лагерей. На Кобзева встреча с Иваном произвела сильное впечатление. Особенно интересным ему показался рассказ Ивана Михайловича о его побеге из царской тюрьмы в Иркутске, который подготовили партийные товарищи, чтобы скрыться от жандармов. Иван должен был разыграть роль молодожена и поселиться с «новобрачной» в гостинице. Роль молодой «жены» исполняла товарищ по партии — курсистка Вера Граусберг. Кобзев написал стихотворение «В отеле «Модерн». И еще одно стихотворение он посвятил ему — «Вернувшимся». Поэты всегда немного украшают действительность.

«В отеле «Модерн»

И.М.Г.

Иркутская полночь штыками мерцала.

Папахи. Погоны. Жандармский кант...

В ту ночь из глухой одиночки централа

Бежал политический арестант.

Прохожих хватали на улицах прямо,

Тащили силком из подвальных скверн;

А он под ручку с нарядною дамой

Прошел донжуаном в отель «Модерн».

Та дама (теперь уже это не тайна)

Была курсисткой, которой ЦеКа

Доверил сказочное заданье:

Стать «женою» бежавшего большевика!

Они и знакомы-то прежде не были,

Их свел друг с другом партийный пароль.

Но конспирация строго требовала

Правдиво играть непривычную роль.

Они поселились на две недели,

Покуда не стихнет сыскная метель,

В супружеском номере в пышном отеле,

В котором была лишь одна постель.

У нее был жених, у него — жена, настоящая.

Но пусть бы посмел кто-нибудь ревновать! –

Они оставались просто товарищами,

 

- 106 -

Которых трудно шпикам разгадать.

Всяческим снобам, с мозгами куцыми

Во сне не увидеть такой красоты.

То были витязи Революции!

Люди ленинской чистоты!

Их образ встает предо мной из рассказов

Последних подпольщиков-большевиков.

И что тут стихи?! Это надо алмазом

По золоту высечь, на веки веков!

И.Кобзев

24 октября 1964 г. В Доме литераторов был вечер, посвященный 50-летию Никитинских субботников. Вечер прошел хорошо. Иван выступал, остался недоволен - выступление не удалось. Снимали для телевидения.

 

* * *

 

Непростительно то, что Павел Александрович Радимов ушел из нашего искусства. Все его лучшие, им отобранные вещи пропали, украдены. Ушло, как говорят, за границу. Мы с Иваном были на его выставке в Абрамцеве. Я увидела его «Букет» - по краскам это была не его работа, но и его - скорбная, темная, с трагическими тенями. Так я ее восприняла. Спрашиваю — «Что это?» - «Да это Павел Александрович в войну писал, — ответила мне Матрена Филипповна, его жена. — Молча страдал за родину, и переживания его отразились на цветовой гамме букета».

 

* * *

 

2 апреля 1977 г. Страшно писать. У Ивана рак гортани. Ничего не описываю. Назначили облучение. Сейчас прошли первые десять сеансов и его отпустили домой. Сегодня днем были Сергей Иосифович Морозов и Андрей Алексеевич Бочков - земляки Ивана. Морозов с Иваном Михайловичем был на Воркуте. Не успели уехать Морозов и Бочков, как приехали А.К.Лебедев, М.М.Музалевский - коллекционер и художник Е.М.Фролов. Должен был приехать Ю.П.Власов.

 

* * *

 

3 апреля 1982 г., в мой день рождения я была вознаграждена - приехала в гости Анна Петровна Петрушанская. В прошлом - она разведчица, была в Италии и Америке. В Италии тесно была связана с Горьким и дружила с его сыном. С Анной Петровной приехала ее близкая знакомая - Елена Павловна Федорова, из рода князей Волконских - порода видна. Воспитанна, умна, много знает и по истории, и по литературе. Иван рассказывал очень живо, интересно.

 

- 107 -

Он вспомнил о своих последних встречах с Маяковским, о той полосе самоубийств и покушений — Есенин, Маяковский. Хотел покончить с жизнью Демьян Бедный... Ефремов, секретарь Демьяна Бедного пришел к Ивану и предупредил его о настроениях и намерении Демьяна. - «Нужно уследить, уберечь человека». Городецкий прислал записку Ивану: «Я буду мертв, когда ты будешь читать эту записку». Иван рассказывал очень живо, интересно. Светлана все это записала на магнитофон. Говорили о смерти Петра I, страшная история.

Потом Елена Павловна рассказывала свои мытарства с постройкой дачи — получением земли, стройкой, рассказывала с юмором. Вечер просидели в живой беседе. Елена Павловна заметила, что телевизор разлучает людей.

— Недавно провели чудесный вечер без вина, без телевизора... — в разговорах, в общении у своей подруги.

...Только теперь, придя к концу своей жизни, как странно... оглянешься и не верится, — какие удивительные люди прошли через нее, оставили свой след!...

 

* * *

 

17 января 1988 г. Кажется, я полюбила свои бессонные ночи. Все видится таким мирным, кругом тишина, нет суеты. Не надо бежать кому-то что-то делать, кормить, шить, спешить по хозяйственным делам.

Сейчас вяжу кофту, называется она «ночи безумные, ночи бессонные». Я ее вяжу только ночью. Кстати, я не люблю этот романс, хотя поет его Козловский. Чуждо мне его содержание. По натуре я не «домашняя курочка», но люблю семью, люблю домашний порядок, тепло, уют. Люблю «Патетическую сонату» моего любимого Бетховена. Как совмещается?

Чем дороги бессонные ночи? Тем, что я спокойна в них, ничто не волнует, на душе штиль. Как хорошо! Мне кажется, что ночью я набираюсь сил душевных на день.

 

* * *

Любимой чело омрачилось,

И нежность глаза не струят.

Она вся в заботе, тревоге,

Не хочет ни петь, ни играть.

* * *

Исполнился 1992 год.

В какую я даль забрела.

На солнечной этой планете

 

- 108 -

Еще мне найдутся дела.

И сердце пока не устало,

И руки как прежде горят.

Для счастия надо так мало

Работа и любящий взгляд.

 

* * *

16 августа 1992 г.

Ты, гроза господня,

Не буди ребенка.

Пронеситесь, тучи черные,

Сторонкой.

Вот гроза стихает,

Тучи улетают.

Матери молитва

Сон твой охраняет.

 

* * *

...Если сердце твое изнывает в тревоге,

Обливается кровью в груди,

Отыщи подорожник на дальней дороге,

И по ней потихоньку пойди.

Ты возьми в свои руки усталые посох

И ступай потихоньку в поля,

Где в высокой траве и сверкающих росах

Отдыхает родная земля...

Там едва колея пробивается в поле,

Ветер тихо шумит в камышах

По дороге далекой, в молчанье, на воле,

Ты забудешь и горе и страх.