- 27 -

ГЛАВА 2. ЮНОСТЬ. ГОРОХОВЕЦ

 

МУЗЫКАЛЬНАЯ ШКОЛА, И ЧТО ОНА ЗНАЧИЛА В МОЕЙ ЖИЗНИ

 

Гороховец - не город, а сказка. Расположен он на глубокой, судоходной реке Клязьме с высоким правым берегом, покрытым вишневыми и яблоневыми садами. Когда все это цвело, город стоял, будто в снегу. Левый берег низкий, заливной. Клязьма разливалась на десять верст. Травы стояли высокие. Мне было лет девять. Мама была на покосе и я пошла к ней навстречу. Трава выше моего роста - и я в ней заблудилась. Страшно было.

Обстановка, в которой я росла - дома занятия музыкой, пианино, вышивание, это все труд мамы. В школе не обошлось без сложностей из-за озорства. Папа даже думал отдать меня в закрытое учебное заведение — мама не позволила. Так я, с грехом пополам, проучилась до пятого класса, когда мне исполнилось 14 лет.

В это время в Гороховце открывается музыкальная школа. Объявлен набор, это было летом 1919 года. Я с желанием пошла устраиваться в класс скрипки. «Уж на скрипке-то я вылью всю душу, что фортепиано - мертвый ящик, а скрипка может все передать» - думала я. Иду. Встречает меня организатор школы Любович Алексей Иванович. Мужчина среднего роста, скорее коренастый, крупные округлые руки, серые пронизывающие глаза за очками, длинные волосы, спереди с непокорным хохлом, который буйствовал во время его темпераментного дирижирования. Задает вопрос:

— На чем хотите играть?

— На скрипке.

— Покажите руки.

Мне было немного стыдно, руки у меня крупные. И сама крупная, мне всегда хотелось быть хрупкой, воздушной и для поэтичности — чахоточной, и чтобы руки были поменьше. Я развела пальцы и пока-

 

- 28 -

зала ладонь. Алексей Иванович посмотрел и дал мне «альт». Это та же скрипка, но с более низким набором струн. В оркестре я шла вторым альтом. Обучение далось легко - я училась на пианино, поэтому счет, ритм, понятие нот у меня уже было.

Занятия шли интересно. Алексей Иванович обучал грамоте и технике, потом раскрывал специальную тетрадь и давал разбирать, строго под его наблюдением, новые ноты. Это была партия для игры в оркестре. То же он делал и с другими учениками — готовил нас к общей сыгровке. Он мысленно формировал симфонический оркестр. В городе нашлось несколько музыкантов-любителей: И.П.Шумилов — скрипка, не помню, кто играл на виолончели, Ларина А.А. — пианистка с музыкальным образованием, два брата Никольских — оба скрипачи. Учитель пения тоже играл на скрипке. Одного из Никольских Алексей Иванович перевел на контрабас. Образовалось ядро оркестра, а нас — учеников, он добавлял. Так капля по капле, создавался первый и единственный симфонический оркестр во Владимирской области.

Наконец наступил вечер, когда Алексей Иванович собрал нас всех в зале. Сели на места, которые он указал, пока еще не понимая, что он задумал. Алексей Иванович объяснил, что будет сыгровка, то есть репетиция нашего будущего концерта. Встал за пульт, и тут началось. Конечно, и с ошибками, и с вынужденными паузами, но все прошло неплохо, он был доволен. И так почти ежедневно. Мы и учились, и играли. Потом был первый платный концерт, играли только классику. Начали с Глинки, Чайковского, Бородина, Верди, Листа, много из Визе «Кармен». Наша победа — Бетховен «Патетическая соната», которую Любович сам переложил для оркестра. Это было в конце второго года моей учебы. Мы много ездили по городам нашей области, помню, дали концерты в Коврове, Гусе-Хрустальном. Были во Владимире — областном центре, дали три концерта. Наши выступления имели успех, после них бывали танцы под духовой оркестр. Духовики были из нашего же оркестра, ими управлял брат Алексея Ивановича - Василий Иванович Любович.

До сих пор не могу слышать арию «Паяцев» — тогда случилось мое поражение. А было так. Я вышла на сцену - юная, ожидающая победы. Одета по тем временам хорошо, со вкусом, но в крашеной черной марлевой юбке. Подняла альт к плечу, раздались первые аккорды сопровождения. Я взглянула в зал и растерялась. Мгновение, и я, неловко поклонившись, ушла со сцены.

Но был и триумф во Владимире. Мы ехали с первым альтом, мой партнер заболел, по партитуре я несколько тактов вела одна. Волновалась ужасно, но исполнила без ошибок. Сошла со сцены, Алексей

 

- 29 -

Иванович при всех подошел ко мне обнял и поцеловал. «А я, — говорит, — немного волновался за тебя». Я же была совершенно мокрая от напряжения и волнения.

Помнится, мы готовили к постановке на сцене музыкальную картинку «Фарфоровые куранты», автора не знаю. Маркизу пела Шумилова Маруся, маркиза — Жукова-старшая. Костюмы были прекрасны. На сцене большие, белые с синим, часы. По бокам в изысканных позах сидят маркиз и маркиза, представляющие фарфоровые фигурки. На маркизе розовая атласная юбка, фижмы и кремовая кофта с красными розами, высокий белый парик. Маркиз в зеленом с серебром камзоле, кремовая грудь, чулки и туфли. Ярко освещена сцена. Постепенно наступает темнота. Маркиза пробуждается от сна, медленно расправляет костюм, расправляет банты на юбке и поет:

«Измялись банты, гаснет свет,

Звучат куранты, ах, менуэт!»

Оживает маркиз:

«Маркиза в зале. Извольте знать,

Вы обещали протанцевать».

Она, кокетливо:

«Совсем забыла, вот сюрприз!

Как это мило, месье маркиз».

Подает ему руку и они начинают танцевать менуэт, а в это время стрелка на часах медленно ползет к 12. Ровно в полночь появляется Некто в черном и останавливает всю сказку. Пара замирает, опять рассаживается на свои места. Вот коротко сюжет музыкальной картины. Это было прекрасно! Костюмы брали в Горьком. Это в Гороховце-то, где три тысячи жителей!

В эту зиму Алексей Иванович обратил на меня внимание, мы начали встречаться по вечерам, свободным от оркестровых репетиций. Встречались на горе у Никольского монастыря, над лесами и долами, которые расстилались под ногами до самого горизонта. Одинаково прекрасно было и в лунные вечера и в темные ночи, когда все небо было усыпано звездами.

Понимание музыки, грамоту - все это я получила от Алексея Ивановича. Сейчас я думаю, что ему нужен был внимательный слушатель. Он должен был выговориться, слушать самого себя для подтверждения вынашиваемых замыслов. Он говорил о музыке в общеобразовательном плане. Не рассказывал, а просто рассуждал. Как зачарованная сидела я, и чувствовала, что он — бог, а я — пигмей.

Боготворил Бетховена, много говорил о нем — о его жизни, его

 

- 30 -

трагической судьбе, его нововведениях в оркестр. При исполнении «Похоронного марша» Бетховена Алексей Иванович хотел за сценой ввести хор, у Бетховена он есть. Потом включил хор в 9-ю симфонию, что, безусловно, в провинции было достижением. В это время он работал над оркестровкой «Патетической сонаты», которую мы впоследствии исполняли на концертах. Разбирал такт за тактом, возражал себе, пояснял, какой инструмент должен вступить с новой фразой сонаты, и почему. До сих пор, когда я начинаю играть «Патетическую» на пианино, я слышу каждый такт нашего оркестра.

Наши прогулки с Алексеем Ивановичем вдохновили его — он написал вальс под названием «Велида», то есть Вялова Лида, который и подарил мне. Я была смущена, но и горда. Он любил меня как исполнительницу. Вальс этот имел большой успех, позднее он переименовал его в «Концертный вальс». О встречах наших никто не догадывался, хотя городок наш был мал, и все были на виду. В один прекрасный день Алексей Иванович подписал на моей альтовой партии этого вальса четверостишие:

Я люблю, отдыхая, ласкать

Золотистые косы твои.

И в любимых глазах читать

Отражение чистой любви,

Стихи соответствовали мелодике вальса. Их увидели товарищи, и пошла славушка. Алексей Иванович любил меня. Разговоры дошли до папы, он объяснился с Алексеем Ивановичем, и кончилось мое счастье. «Если с Лидией что случится, я из вас отбивную сделаю». Я слышала, как папа говорил это Любовичу у нас дома. Встречались, но ничего дурного у нас не было.

В начале осени у брата Василия Ивановича умер ребенок. Алексей Иванович в нем души не чаял, своих детей у него не было. Две ночи он провел на могиле этого ребенка. В результате появилась музыкальная миниатюра «На кладбище», эта пьеса вошла в репертуар оркестра.

Как-то придя на очередную репетицию, я зашла на квартиру Алексея Ивановича, он жил при школе. Он сидел за письменным столом, схватившись за голову. Растрепанные волосы, кругом разбросанные нотные записи. Оглянулся. «Садись. Вот дань моему малышу». Это была «Музыкальная картина», в основном бурная, с нотами отчаяния, к концу умиротворенная, но с неспокойными криками кукушки. На могиле ребенка были написаны стихи Алексея Ивановича. Вот несколько строк, что запомнились:

 

- 31 -

Все ты оставил, не взял ничего,

Оставил «каси» и «ку-ку» своего,

Оставил и папу и маму, и Коко (А.И.)

Последовав зову всесильного рока

…………………………….

Тебе — рай, блаженство,

Мне ж — горе одно.

Этой работой он снял скорбь утраты ребенка. Жизнь продолжалась и вскоре Алексей Иванович стал встречаться с Леночкой Бурминой. Этот год был плодотворным для Алексея Ивановича: оркестровка «Патетической», для этой работы нужно было не только знание, но и смелость чтобы взяться за работу над сонатой Бетховена, затем вальс «Велида», «Музыкальная картинка». Алексей Иванович много писал музыки, это были этюды. Ко многим стихам Пушкина и Лермонтова он написал музыку.

Наступило лето 1922 года. Школа окончена, музыкальная закрылась. Пришлось сдать скрипку, своей купить я не могла, не на что. Так с музыкой было покончено, о приобретении инструмента не было и речи, надо было искать пути к существованию. Собиралась после окончания школы ехать в Москву. Этой зимой я встречалась с Михаилом Зреловым. Мы с ним были на концерте оркестра в гимназии, и в конце вечера Алексей Иванович для танцев дал мой вальс. Началась музыка, мы с Михаилом закружились, проходя мимо Алексея Ивановича, я встретилась с ним глазами, он резко оборвал игру. Это был конец.

Алексей Иванович бросил свое дело, женился на Леночке Бурминой - пианистке нашего оркестра и уехал с ней на юг. История их любви такова.

Лена - моя подруга по школе. При постановке выпускного спектакля «Снегурочка» мы играли: она — Снегурочку, я — Весну. С тех пор началась наша дружба. Лена прекрасно играла на фортепиано, и мы с ней играли в четыре руки. Точек соприкосновения было достаточно, обе восторженные, обе влюбленные в музыку, в Алексея Ивановича — я в прошлом, она в настоящем. Как же она была хороша в этот период! Смоляные кудри кольцо в кольцо, черные без зрачков глаза, как две вишни, с ярким бликом, полуоткрытый маленький рот и восторженное, живое выражение лица.

Перед моим отъездом в Москву Лена Бурмина все говорила мне: «Ехать или не ехать из Гороховца? Я его люблю». Я же ответила: «Раз любишь, беги с ним». Ей было тогда около 15 лет, Алексею Ивановичу 30 и он был женат. Любович пришел к отцу Елены просить ее руки.

 

- 32 -

Отец Лены Николай Александрович Бурмин, предводитель дворянства, ответил, что за такие дела отдают под суд. Отец забыл, что Елена дочь армянки, что она уже женщина. Вскоре к Бурмину пришла жена Алексея Ивановича и просила увезти Елену, если он хочет ей добра. Лену увезли в Москву, отдали в консерваторию. Провожал и встречал ее с занятий брат Шура.

Но в один прекрасный день сестра Маруся с мужем собрались в баню, взяли с собой Лену. Вышли из подъезда, вдруг Лена увидела на другой стороне улицы Алексея Ивановича. Она поняла, что он приехал за ней. Пройдя несколько шагов, Лена ахнула, будто забыла сорочку, Маруся дала ей ключ и сказала — «Догоняй». Лена вернулась, вставила ключ в замок и побежала к Алексею Ивановичу, а он ее - на извозчика и к Борису Михайловичу Сорокину. Маруся возвратилась из бани, а Лены дома нет. Шура объехал всех знакомых, был и у Сорокиных. «Лена у вас?» «И не была». А она с Алексеем Ивановичем сидела в другой комнате.

Они уехали на юг, жили на берегу моря. Лена многое рассказала мне, когда мы в 30-е годы случайно встретились в Москве и стали опять бывать друг у друга. Ее сыну Юре тогда было лет пять. Алексей Иванович организовал семь человек музыкантов, давал концерты, Лена была у них пианисткой. Она говорила, что этот период жизни был сказкой - и любовь, и музыка, и ее 15 лет. Юность, преклонение перед Алексеем Ивановичем. Но он начал ревновать, у нее родился первенец - мертвый ребенок. Юра был вторым ребенком. Начались ссоры, расхождения, схождения. Лена уехала с Юрой от Алексея Ивановича только в одном платье, а Алексей Иванович запил. В конце концов она с ребенком бежит к отцу в Москву, устраивается на работу, вступает в партию, работает в военном учреждении, много мужчин, много предложений, но она была сыта одним замужеством и не сошлась ни с кем. Однажды вечером, вернувшись с работы, получила записку из больницы Склифосовского о том, что там находится Алексей Иванович Любович и просит ее прийти. Она не пошла. На этом конец. Она же умерла в 70-х годах от рака вскоре за братом Шурой, который тоже погиб от рака. Всю историю я слышала от самой Лены.

Партитуры, наброски, песни Алексея Ивановича — все это пропало.

В гороховецкий краеведческий музей я отдала фотографию Алексея Ивановича и магнитофонную запись вальса, исполненного на аккордеоне Борей Сорокиным.

 

- 33 -

ГОРОХОВЕЦКИЕ МАСТЕРА СЦЕНЫ

 

Узнала, что в музее в Гороховце выставлены портреты отцов города — Семенычева, Шорина, к сожалению, не знаю инициалов. Думаю, что нелишне было бы вспомнить людей культуры, которые подняли интерес к музыке, театру в нашем маленьком городе. Это были артисты театров Москвы. Во время гражданской войны в столице и больших городах были большие трудности с продовольствием, и они приезжали в провинцию подкормиться.

Анна Мартыновна Познякова - жила в Гороховце, была замужем за управляющим имением Иваном Акинфиевичем Позняковым. Она пела в Большом театре, и конкурировал с Неждановой. Ее заметил великий князь Николай. И от него у нее был старший сын Валентин.

В.М.Политковский - в будущем артист Большого театра, еще кто-то, фамилии не помню, отбирали поющую молодежь и работали с ней, а в результате ставили отдельные номера из опер, а иногда и целое действие. Так были даны: фрагмент из «Русалки» - сцена на дне, князя пел, кажется, Митя Ларин, и последняя картина из «Евгения Онегина».

Екатерину Карликову без конкурса приняли в театр Московской оперетты, у нее был высокий голос. Политковский звал ее в Большой театр, но она отказалась: «У меня ноги большие», да и Сергей Александрович Невский, ее муж, возражал.

Евдокия Козина - контральто.

Володя Шумилов по окончании Московской консерватории играл на фаготе в оркестре Большого театра, и дирижер Голованов без него не ставил «Пиковой дамы».

Его брат Ваня Шумилов был первой скрипкой в оркестре.

Была и труппа артистов любителей, которые старили сначала мелкие скетчи, а постепенно дошли до пьес. В 1914-16 годах, я помню, в первый раз увидела на сцене «Грозу» Островского и «Без вины виноватые» - они произвели неизгладимое впечатление! Труппа была большая, возглавлял ее сын врача Ивана Захаровича Быстрова Сергей Иванович. Позднее в ней принял горячее участие и хозяин аптеки Вялов Александр Алексеевич, мой отец, он уже был в годах. Он часто исполнял роли «благородных отцов», и, вообще, роли старшего возраста — в «Мещанах» Горького играл отца. Эту роль я век не забуду.

Елизавета Ивановна Вялова — моя мама, была бессменной костюмершей труппы. Костюмы не всегда удавалось выписать из Нижнего Новгорода, так что приходилось делать самим, даже сложные, например, к. «Снегурочке». Фотографию Вяловой Ольги Александ-

 

- 34 -

ровны в роли Снегурочки и ее подруги М.П.Шумиловой я передала в гороховецкий музей в конце 70-х начале 80-х, а они отдали их во Владимирский музей. Фотографии ценные, прекрасно сохранившиеся.

В 1918-19 годах приехали в Гороховец демобилизованные братья Лю-бовичи — моряк Алексей Иванович и Василий Иванович. Старший Алексей Иванович создал единственный во Владимирской губернии симфонический оркестр — полный, с тромбоном и контрабасом.

Это было время взлета культуры в Гороховце.

 

СИНЕЕ НЕБО С ВЕТКОЙ ЦВЕТУЩЕЙ ЯБЛОНИ

 

Опишу, как сумею, главную улицу Гороховца - «Большую», как она называлась раньше, а теперь Ленина. Последний раз пройдусь по родным местам.

Город, где прошло мое озорное мальчишеское детство, подруг у меня не было, а были только товарищи, с которыми я убегала за Клязьму. Наклоняли гибкие березки, влезали, как можно выше, и оттуда бросались вниз, не отпуская рук. И так не раз и не два. Или выламывали стояки из прясел потоньше и повыше, и с разбега, упершись концом шеста в землю, прыгали кто дальше. Я была прыгучая и не была последней.

Начну от гимназии (после революции стала называться «школа 2-й ступени» и имела 7 классов). Среднее образование в гимназии было 8 классов. Наискосок от школы располагалась почта - угловой дом, метров через 150 было мужское училище, а напротив него Благовещенский собор - самая большая церковь города. Затем открывается площадь, где по четвергам съезжался базар. Чего только там не было! Я любила зимние базары, они были разнообразнее, на нем было все, начиная с деревянных изделий; ложки, солонки, лопаты деревянные, всех размеров санки, вплоть до гробов.

С правой стороны площади стоял длинный кирпичный дом. Внизу в первом этаже были лавки: мучная, рыбная. Второй этаж занимала «городская дума», и три лавки, где продавали разное — куклы, тетради, селедку, шоколад. Дальше стоял опять кирпичный дом и опять магазины с обувью, мануфактурой. Этот дом был угловой, фасадом на площадь, а другой стеной он вел на «новую линию», так называлась новостройка — продолжение Гороховца. Удивительно красив был подъем в гору меж двух возвышенностей, поворот и ...кладбище. Там похоронена мама Вялова Елизавета Ивановна в девичестве Мокрова 21.4.1872 (?) — 13.1.1923 г. и сестра Ольга Александровна Вялова 21.8.1898 - 29.1.1965г.

 

- 35 -

В эту ночь я хотел бы рыдать

На могиле далекой,

Где лежит моя бедная мать,

В стороне от больших городов,

Посреди бесконечных лугов,

Под сосной на горе невысокой.

Так оно и есть на самом деле — и гора, и сосна, и безысходная тоска...

Но спустимся с горы и будем продолжать путь. Здесь, после этой дороги в гору, начинается сама Большая улица. В кирпичном доме на правой стороне, внизу магазин, наверху «Народный дом» с неплохой сценой, там ставились спектакли. Труппа была любительская, играли: Островского «Грозу», «Без вины виноватые», «Иудушку Голавлева», Горького «Мещане», ставились даже отрывки из опер - «Русалка», «Евгений Онегин», давались концерты симфонического оркестра, которым руководил А.И.Любович. Были просто танцевальные вечера. В святки устраивались маскарады. В них мы также принимали участие. Костюмы чаще привозили из Нижнего Новгорода. Через лестничную площадку была городская библиотека.

Дальше по улице идут небольшие деревянные жилые дома. Шли мы как-то с товарищем из музея, он вдруг подходит к невзрачному бревенчатому домику. Разводит руками крапиву, выросшую на углу под сточной трубой, и глазам открывается букет цветов, сделанных из жести. Неожиданная красота. Идем дальше.

Впереди сберкасса, а раньше тут был аптекарский магазин. Этот магазинчик был на мамино имя, а аптека - на имя отца. Магазинчик крошечный, уютный. В нем были — парфюмерия, бритвы, парикмахерские ножницы, писчебумажные товары, тетради. Помню, в тетрадь вкладывали лист промокашки с рельефной картинкой, они были и с почтовую марку, были и с ладонь. Делали это для привлечения покупателей, в соседних магазинчиках промокашки были простые. Двухэтажный деревянный дом военного начальника Федорова построен в виде русского терема. Резная деревянная отделка несколько странная — по фасаду размещены русалки. С дочерью Федорова, Мусей, мы вместе учились и дружили. Маленький мезонин с большим фигурным окном служил Мусе и спальней и рабочей комнатой. Дом примечателен. Дальше опять идут одноэтажные домушки с окнами, заполненными цветами: индийским жасмином, розами, цикламенами мелкими, на тонких стеблях. Мама называла их «пармскими фиалками».

И, наконец, мой «Храм» — музыкальная школа, куда всегда входила с замирающим сердцем. Одноэтажное бревенчатое здание с осевшим

 

- 36 -

правым углом, с большими, но низкими окнами в гостиной. Гуляющая по улице молодежь потихоньку влезала в них во время наших репетиций и сидела тихо-тихо. В большой комнате были сыгровки, затем гостиная с мягкой мебелью зеленого бархата и комната для теоретических занятий. Вот и вся музыкальная школа. Мы умудрялись заниматься на скрипках, а в соседней комнате шли занятия на духовых инструментах, нередко с барабанами. Но сколько подъема, сколько света! С воодушевлением отдавались простым занятиям все без исключения. У нас не было равнодушных. Вечера сыгровок оркестра затягивались до часа ночи. Так всеми способами Алексей Иванович приобщал население к музыке — любви и пониманию ее. Играли классику: Бетховена, Чайковского, Листа, Бородина, Шопена — какое богатство! Какой взлет! И какое получали удовлетворение, когда было разучено и сыграно, как требовал учитель. С концертами ездили в главный город области — Владимир и в Ковров.

В самом конце улицы, а до него недалеко, стоит узкий низкий длинный дом, в нем жила наш «соловей» Катя Карликова. Ее приняли в московскую оперетту, но муж не отпустил. Дом этот окружен высоченными тополями. Однажды мы с Окачкой Карликовой долго стояли и вспоминали ушедшее время. Сеял мелкий-мелкий дождь. Было очень тепло, и пахло юностью, моей юностью - тот же спокойный воздух, мягкий и вкусный.

Повернем назад. Идем по другой стороне мимо прелестного светло-зеленого домика за железной решеткой, с мушкой. Она очень хороша после мягкого снега. Это дом старовера Шорина, где он жил с красавицей женой и двумя маленькими дочерьми. Богатый дом. Они имели собственный выезд. Эта сторона улицы ничем особенно не отличалась. Только в конце ее стоял банк, и в особняке жили хозяева Семенычевы. Жили богато.

 

* * *

 

Важно одно: хоть однажды, хоть на миг, попасть в безбрежное море, увидеть над собой бесконечное небо. И что бы потом ни случилось, нет таких сил заставить тебя позабыть, что ты видел.

Милый, незабвенный мой Гороховец, вся любовь, вся благодарность тебе за синее небо с веткой цветущей яблони над головой, за белые облака, за белозубые счастливые улыбки.

Мой учитель, Любович Алексей Иванович, спасибо вам за счастливую, полную творческого вдохновения, беззаботную юность. Все это стало фундаментом для будущей жизни. В тяжелые времена, а их было достаточно, я твердо опиралась на то большое, что получила от вас в юности.

...Радости, счастья и удовлетворения я больше испытала в жизни, чем горя и ненастья.

 

- 37 -

Прошла долгая жизнь. Были - войны, революции, аресты. Множество переездов, и удивительно, что сохранились кое-какие семейные реликвии — два письма мамы, прядка волос, мундштук, палочка для набивки папирос, пепел папиросы, значок работника госпиталя. Все это сохранила сестра Ольга, она очень любила маму и... не была арестована.

 

* * *

 

Письмо мамы к Ольге:

«Милая моя! Прости, что долго не отвечала. Письмо твое получила давно, и уже Паша приехала и привезла от тебя печенье. Большое спасибо, все были очень довольны. У Паши с Яшей мир и любовь, и блаженство; только стыдно ей еще переходить (боится разговоров), а потому бывает пока по ночам. А тебе скучно теперь, милая, наверно, без него, все-таки человек был около, ведь Юрий целый день на службе, вот и приезжала бы пока одна, и осенью с Юрой, когда поспеют огороды. Нынче у нас земли масса. Когда только засеем все? Саша и Лида совсем не работают (про себя уже не говорю) все нанимает и скольких это миллионов стоит, но по крайней мере сам не мучается, раз есть возможность нанять. Кожи вышлю.

Дети заканчивают свое учение. У Лиды осталось только два экзамена, Еленка с переэкзаменовкой осенью. Лида сдает успешно.

Опять не отправила письма, хотелось написать побольше, да жизнь так однообразна, что не о чем. Комара вот ужасно много — просто съели. Как долго вас ждать до осени.

Ну, пока, до свидания, моя дорогая, целую тебя и Юру. Будьте счастливы.

Ваша мама

Р.S.:

Здравствуй дорогая Оля и Юра. Как вы там живете, хорошо или плохо? Здесь у нас жить ничего. Спасибо тебе за посылку. Мама спрятала ее на мои именины, я ведь именинница в субботу 21 мая. Учиться мы давно кончили. Были у нас экзамены. Я по всем сдала, только у меня русский хромал, и мне по нему переэкзаменовка, по грамматике. Но я все равно, наверно, буду учиться во второй ступени. Папа поговорит со Степаном Васильевичем Кривозубовым. Нюра Данилова осталась на 3-й год. Приезжайте скорей, здесь так хорошо, ...цветет сирень, вишенки уже большие. Пока, до свидания. Крепко целую тебя и Юру.

Лена

Приписка Елизаветы Ивановны:

Саша просит передать Юре, чтобы он книг не покупал. Как бы хорошо было, если бы ты приехала».

 

- 38 -

21 мая 1921 года. Яша — в 1913 году был взят в аптеку мальчиком в помощь папе.

 

* * *

 

А вот мамины стихотворения — «Мои вирши, прочитанные на нашем литературном вечере в госпитале» :

Метель

Воет, злится пурга, ничего впереди

Не видать, даже вехи пропали.

Кони еле идут, снег глаза им слепит.

Притомились в дороге - устали.

А метель все сильней, то заплачет порой

Как ребенок, то дико завоет,

То раздастся вдруг визг или хохот какой,

То как будто от боли застонет.

Снег крутится во мгле и метет все, метет,

И лицо, точно иглами, колет.

Ветер стихнет на миг, вновь опять налетит,

Закружит все вокруг и застонет.

Выбиваясь из сил, по сугробам бредя,

Уж дорогу давно потеряли.

Эх, родные! еще понатужьте себя,

Но измучились кони и встали.

Что же делать теперь? Ведь не здесь ночевать!

Как-нибудь отыскать бы дорогу;

Или, может, придется руками копать

Нам в снегу под санями берлогу.

Вот затихло на миг, издали как бы звон

Долетел — мы следим с напряженьем

И опять слышно звон, не обман то, не сон

Близко где-то отсюда селенье.

Кони сами пошли, видно чуют жилье,

Наконец и к дороге пробились.

Ну, родные, живей! Там найдете тепло.

Слава Богу! с дороги не сбились.

 

Наступление зимы

Вот выпал снег, зима настала снова…

Безмолвно все под снежной пеленой…

И дремлет лес в своем уборе новом,

Прикрывшийся блестящею фатой.

 

- 39 -

Отрадно здесь, как будто в старом храме:

Готов душой молиться без конца,

И в небесах, как будто в светлой раме,

Ты видишь все величие Творца.

Как хорошо здесь отдохнуть душою,

Забыть все зло, все позабыть во сне,

Поглубже в лес уйти тропой глухою,

Хотя на миг побыть наедине.

Не слышать шум толпы и криков злобы,

Больной душе и сердцу отдохнуть...

В глухом лесу, среди родной природы

Опять, как встарь свободнее вздохнуть.

Здесь лишь ручей, не скованный морозом,

Еще журчит между корней дерев,

Он говорит в тиши поникшим лозам:

Весна придет и жизнь настанет вновь.

 

* * *

 

А вот письмо мамы ко мне:

«Дорогая моя девочка! Прежде всего буду пенять тебе за все твои присланные вещи! Милая, сама не одета, а истратила на Лену. ао слез была тронута твоей посылкой. Чулки, синее платье. Смотри, чтобы больше ни-ни. Когда еще заработаешь опять на себя-то. Из синего сшила Лене для класса, а из этой прелестной материи Оля на другой же день сшила прелестное платьице, как раз к вечеру. За все, милая, спасибо. А вот я-то тебе ничего не посылаю. Не посылала письма тебе, все думала — вот Оля поедет. И надоело же тебе, наверное, возиться там. А теперь ведь ты одна, да с головными-то болями. Ты бы попробовала горячие компрессы класть на лоб, иногда помогают. Спрашиваешь о здоровье. Ведь уже не будешь здоровой, как прежде, а все понемножечку чахнешь. Знаешь, молодое растет, а старое — старится — закон природы. Только вот теперь я несколько утешилась — ты не покинешь Лену. Дай Бог, только тебе встать на ноги. Приезжай на Рождество-то, уж как-нибудь да приезжай. А ты спрашиваешь насовсем ли тебе приехать? Аля чего же? Около меня сидеть не нужно. А если тебе там хорошо, так зачем поедешь? А вообще-то, как захочешь, так и делай. Ведь ты наша дочка-то, не со спросом же будешь приезжать. А я соскучилась об тебе, увидеть бы. А подруги твои, кого спрошу, все скучают здесь без дела.

Ну, пока, до свидания, моя золотая. Крепко целую тебя и благословляю. Твоя мама.

Милая, скучаешь ты теперь, наверное, одна-то, ведь Юра уехал.

 

- 40 -

Ну, вот скоро Оля приедет, уж я за тебя беспокоюсь, как это во всей квартире одна. И боишься наверное».

 

Мама умерла под старый Новый год 13 января 1923 года. Письмо написано на бланке «Аптекарского и писчебумажного магазина Е.И.Вяловой» осенью 1922 года. Ветхий листок - память, привет мамы. Пасьянс «Маскарад», описание расклада.

Письма, фотографии с надписями, сделанные дедом, мамой, отцом... Это материально. Существует и воздействует.

 

* * *

 

Бушует ли в сердце тревога,

Усерднее Богу молись,

Проси утешенья у Бога

И больше, как можно, трудись.

Судьба ли тебя изобидит,

И горькую долю пошлет,

Работай, Бог труд твой увидит

И бедную душу спасет.

Когда не найдешь ты привета

И ласки у добрых людей,

Душа твоя будет согрета

Молитвою теплой твоей.

Проси утешенья у Бога

В минуту печали, забот.

И помни, что к Богу дорога

Всегда через горе ведет.

 

* * *

 

Давно заброшенный врагами

В темнице душной и сырой,

Терзается, гремя цепями,

В оковах узник молодой.

Он каждый час воспоминая,

Свою невесту, дом, отца

…………………….

Себе небесного Творца

...все кругом в темницу

Не (знает) бедный узник мой,

Что уж давно по милым лицам

В церквах поют за упокой.