Баллада о первых колымчанах

Стою одиноко на сопке крутой

Пред хмурым лицом Магадана.

Направо, налево, вверху надо мной

Колышутся клочья тумана.

 

Как ртутная капля, мерцает вдали

Холодный, таинственный месяц,

И тучи возводят к нему от земли

Ступени бесчисленных лестниц.

 

Пустынно вокруг, ни души не видать,

Как будто мороз в заточенье

Куда-то природную взял благодать:

И птиц, и зверей, и растенья.

 

И только местами, по склону гнездясь,

Задумчиво хмурится стланик,

Да каркает Ворон, раздольно кружась, -

Суровый колымский избранник.

 

"Открой мне, о Ворон, почтенный старик,

Историю этого края!

Любой на земле мне понятен язык,

Когда я душою внимаю.

 

Сказки мне, о Ворон, столетний мудрец:

Зачем эти лютые муки?

Поведай, когда им наступит конец

И наши развяжутся руки?"

 

И Ворон, услышав желанье мое,

Присел недоверчиво сбоку

И вперил в меня, что иглы острие,

Свое удивленное око.

 

"О Ворон, и ты, знать, немало видал!

Тебя спасенье тревожит:

Коль я, человек, от людей пострадал,

То птица тем более может.

 

Но не из тех, кто от скуки порой

Теряет и разум, и совесть,

К тебе я пришел не с ружьем, а с душой

Правдивую выслушать повесть".

 

Поверил Пернатый и, хлопнув крылом,

Повис на суку предо мною.

"Изгнанник, тяжелая битва со злом –

Твое назначенье земное.

 

Ты хочешь, чтоб Ворон тебе рассказал

О том, что он видел и слышал,

О том, куда, может быть, ты попадал

И только по счастию вышел.

 

Об этом я песню пою для людей,

Но многим она непонятна,

Не видят они справедливости в ней,

Свои злопорочные пятна.

 

Так слушай. Пустынно здесь было кругом,

Лишь заросли лиственниц хилых,

Да стланик, да ягель волнистый ковром

Тянулись меж сопок унылых.

 

Царил заповедный, суровый покой

В просторах долины безлюдной.

Но как-то холодной и мрачной порой

Приблизилось к берегу судно.

 

Медведем голодным гудок заревел,

Откинулись трюмные люки.

Летая поодаль, я долго смотрел,

Как лезут на палубу люди.

 

О Боже! То были лишь тени людей,

Скелеты под серою кожей.

Начальник конвоя, пузатый злодей,

Считал их с гримасой бульдожьей.

 

Спешил он на берег седой Колымы

Свалить чуть живую рабсилу;

Почти половину ее до зимы

Судьба отсчитала в могилу.

 

"Я край покорил! Я богатства добыл!" –

Кричит желторотый геолог.

Стоит Магадан - хорошея, забыл,

Как строился первый поселок.

 

То был не поселок, а куча гробов:

В нем тысячи жизней убиты,

Слезами и кровью несчастных рабов

Здесь каждая щепка полита!

 

И если жива в тебе искра любви

К лишенному жизни народу,

То муки его, как и муки свои,

Воспой, призывая свободу!

 

Но помни: свобода сама не придет,

Близка она к честным и смелым,

Кто в трудной борьбе за нее отдает

Всю душу - и словом, и делом.

 

Что сердце велело, тебе я открыл.

И хоть я пою некрасиво,

Согласен лишиться и зренья, и крыл,

Коль слово мое не правдиво.

 

Да будет незыблемо в битве со злом

Твое назначенье земное!"-

Тут Ворон подпрыгнул и, хлопнув крылом,

Растаял во мгле надо мною.

 

Безмолвно стоял я в немой вышине

Пред хмурым лицом Магадана.

И скорбь, и мятеж подымала во мне

Страданий глубокая рана.

 

Февраль 1947 г.

Магадан, лагерь