ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Г.Ф.МОШКАРЕВА

После ареста нашего отца, Мошкарева Федора Степановича, нас в семье было пятеро мальчишек: Николай, 12 лет, я (Григорий) 7 лет, Михаил, 5 лет, Павел, 3 года и Виктор, 1 месяц. Старшая сестра, Василиса, 1917 г. рождения, жила своей семьей.

Теперь в живых остались только мы с Михаилом.

Писать об отце, основываясь только на нашей детской памяти нельзя. Это было бы необъективно и ничтожно мало.

Но росли и жили мы среди тех людей, которые знали нашу семью. Нередко были и такие случаи: мы выросли, стали неузнаваемы, но назовешь фамилию и видишь, как засияли глаза собеседника, добром вспоминающего наших родителей.

После таких встреч возрастает чувство глубокого уважения к отцу и матери, невольно возникают вопросы и к самому себе: а жизнь и дела твои достойны ли этой светлой памяти? Мысленно прокручиваются кадры жизни, и за какие-то из них получаешь безжалостные упреки собственной совести.

Невыносимо трудна доля осужденного безвинно отца, но намного ли легче она оказалась для матери, которой пришлось тянуть семейный воз за двоих. Поэтому мы пишем об отце и матери. Иначе нельзя.

Уважаемые потомки! Родители наши — простые советские люди, сельские труженики, каких миллионы. Но именно от таких людей, от их честности, порядочности, трудолюбия, социальной активности, патриотизма, во многом зависело положение в стране на стыке XIX и XX веков, колоссальный рывок СССР во всех сферах деятельности. И мы, дети своих родителей, считаем, что, несмотря на драматическое положение нашей семьи, отец и мать могли бы гордиться причастностью к тем великим свершениям.

И если в предлагаемом материале вы заметите какие-то элементы гордости, то не судите строго: мы с детства хоть сколько-то хотели быть похожими на них.

ОТЕЦ

Ноябрь 1937 года. Вечером вошли двое в шинелях и с шашками на боку. Предъявили документы, попросили всех к отцу не подходить. Обыскали все в доме и приказали ему собираться.

Мать, напуганная, заревела голосом, и мы, ребятишки, не понимая происходящего, тоже заплакали.

Остановившись у порога, отец сказал: «Не плачь, Валя, меня садить не за что. Разберутся».

Вечером мать унесла отцу что-то на ужин. Вернувшись, сказала, что завтра их отправят в район. Утром пошли провожать все. Соседи советовали оставить Витю, но мамочка сказала: «Нет, Федя обидится». Пришли, облепили отца. Он всех обнимал, гладил по головкам, а мамочке говорил: «За мной нет никакой вины. Ты не горюй. В Турачаке разберутся и отпустят». Но не отпустили. Несколько недель спустя, нам сообщили,

что Алтайским краевым судом отец приговорен к восьми годам лишения свободы и к пяти годам поражения в правах.

И потянулись трудные дни для жизни без отца, хотя в памяти нашей он оставался постоянно.

Так кто же он, наш отец? Ответ на этот вопрос дали люди, знавшие его, и время.

Родился он в с.Тондошка Турачакского района. Из троих детей был старшим. С раннего детства знал и умел многое из длинного перечня повседневного крестьянского труда. Осенью и зимой любил ходить с отцом на охоту. А первым его самостоятельным трофеем был дикий гусь.

Рассказывает его мать Александра Александровна: «Рано утром, едва я затопила печь, он взял ружье и побежал на оз.Колбачак. Недалеко, от дома и версты не будет. Немного времени прошло, смотрю: бежит по ограде и кричит: «Мама, я гуся убил». Я взяла добычу, потрепала его по плечу: «Ну, вот, теперь ты уже настоящий охотник. Только где твое ружье-то?»

Испуг, смущение и мгновенное решение: «Я мигом!» И правда, скоро прибежал с ружьем.

Пришла пора учиться. Окончил местную начальную школу. Читать-писать умеет, а дальше некогда, работы невпроворот. Наряду с крестьянскими делами приходилось искать побочные заработки. Рослый и крепкий парень работает на лесозаготовках в Пыжинском лесхозе.

В 1916 году женился на Валентине Евграфовне Титовой из поселка Тулой. В январе 1917 года родилась первая дочь Василиса, а осенью этого же года молодой отец был призван на действительную службу в РККА и зачислен стрелком в 22-й Сибирский стрелковый полк. В том же году откомандирован в 53-й Волынский стрелковый полк в той же должности. В январе 1918 года уволен в запас 1 очереди, и вернулся домой в Тондошку.

В 1920 году по территории Турачакского (тогда Лебедского) аймака проходили колчаковцы и забирали все мужское население в свои ряды. Забрали и отца.

Вскоре он перешел в Красную армию и назначен стрелком в военно-продовольственный отдел. В январе 1922 года уволен в долгосрочный отпуск.

За 21 год их совместной жизни народилось 8 детей, из которых трое мальчиков умерли на одной неделе в 1 928 году. Заболела и старшая дочь. Отец выпоил ей дозу теплого дегтя и тем спас. Болезнь прекратилась.

В 1930 году его избрали председателем сельского Совета, где проработал он около трех лет, после чего семья вступила в члены недавно образованного в Кебезене колхоза им. 17-го партсъезда. Жили и работали на колхозной пасеке в местечке Усть-Суучак на берегу р.Пыжи.

В 1935 году он избран председателем колхоза. С этой должности и был арестован.

Когда мы выросли, выучились и стали работать, вопрос об отце все больше тревожил сознание: «Как же так? Осужден как враг народа, а люди помнят и ценят его».

Так Сергей Галлактионович Вдовин, друг отца с юных лет, говорил: «Село Тондошка не очень большое, но молодежи было много. Как ни загружен крестьянин работой, но молодежь все же найдет время отдохнуть и повеселиться. Федя среди парней выделялся спокойным характером, не любил задир и шалопаев. Силу имел отменную, но не хвастался ею. Помню один случай: идем мы с ним в сумерках по улице, а навстречу движется с руганью мужик, и еще издали стал грозить палкой. Подошли ближе. Встречный взмахнул своим орудием, но в тот же миг Федор оказался рядом с дебоширом и успел схватить палку. Резкий рывок, и ее владелец кубарем падает на землю. Отбросив палку (оказалось, что это был ломик), Федор подошел к поднимающемуся, взял его за шиворот и поставил на ноги.

- Федор, это ты, что ли? — смиренно спросил вояка.

- За такую игрушку следовало бы тебя хорошо потрепать, но ума это тебе не прибавит. Забирай лом, иди домой, проспись, да не дури больше.

«Никак не могу поверить, чтобы такой здоровый и сильный мужик умер в 43 года. Это тоска его одолела. Безвинно осужденный, оторванный от семьи, бессилен чем-то помочь ей и себе, он, видимо, и не заметил, как подкралась «болезнь», — такой вывод сделал Вдовин С.Г.

Бесед и встреч с ним было не мало. Последние годы (1965-67) он жил в Турачаке. Я ему уже сообщил о реабилитации отца. Он высказал свою точку зрения на те события: «Забирали не худших людей, а, скорее

всего, даже лучших, более активных. Врагов тогда не в народе надо было искать, а наверху, в самом КГБ и МВД, где свили гнездо истинные враги советской власти».

Многих из таких людей, которые знали отца или работали вместе с ним, настойчиво советовали писать запрос, просить разъяснения истинной картины по делу отца.

Так Сырых Евдокия Алексеевна, член колхоза тех лет, тогда еще совсем молодая девушка, говорит: «Мы в Кебезенский колхоз приехали в 1936 году. Я работала на разных работах. Мой отец был мастером на все руки, но больше всех знал и любил кузнечное дело. Дяде Федору такой работник был кстати. Дома о председателе отзывался очень хорошо. «Толковый мужик. Крестьянское дело знает. Строг, но людей уважает. Неизвестно, когда и сколько он спит. В конторе бывает лишь рано утром и попозже вечером».

Еще одна колхозница, Тултина Таисья Елизаровна, в 1953 году много рассказывала о моих родителях. Коротко изложу ее повествование:

«Я постарше твоих родителей и при жизни называла их просто по имени. Федю люди уважали за справедливость и трудолюбие. А работали в те годы на совесть, только организуй их хорошо. И дела у нас шли неплохо: на трудодни получали и хлеб, и масло, и мед, и мясо. Ну, а овощами каждый себя обеспечивал сам. Большое облегчение женщинам стало, когда организовали колхозную пекарню. Каждый день хлеб давали в счет трудодней. Ты, Гриша, теперь грамотный, хлопочи об отце. Я знаю, что его уже нет в живых, но он честный человек. Я всю жизнь живу здесь в Кебезене, и ни от кого не слышала худого о Феде. Если надо, соберем подписи.

Да, и еще об одном хочу сказать. Два раза в году: весной, по окончании посевной, и осенью, когда заканчивали все уборочные работы, всем колхозом праздновали «борозду» и «последний сноп». Готовили пиво, варили и жарили, чтобы всем хватило. Гуляли весь день, а иногда и два. Пели, плясали, шутили. Федя любил народные песни. А песню об Ермаке он запевал сам. Ни скандалов, ни драк не было. Ну, кто-то напьется, уйдет домой или уведут товарищи. А с Валей мы были подруги. Она и при Феде работала в полеводческой бригаде. Счастливая была, добрая и какая-то светлая. Одна из лучших колхозниц, чтобы кто-то не подумал, что председательскую жену нагружают полегче. А уж когда осталась без мужа, работала сверх всяких сил. Всегда перевыполняла нормы, и часто делала по две. На косовице ей не было равных. Косила вкруговую, чтобы не делать захода на новый прокос. А за две нормы ежедневно выдавали премию продуктами. Ты, наверное помнишь Васенину свекровь Евдокию Ивановну Лобода, которая стала жить у вас, чтобы присматривать за младшими ребятишками и готовить обед.

- Конечно, все мы ее помним. Больше десяти лет жила с нами эта добрая женщина. Спасибо ей.

Я очень рада, что все вы выросли здоровыми и порядочными людьми. Кланяйтесь мамочке, она всю жизнь отдала вам.

Лет пять назад я ночевала у вас в Тондошке. До поздней ночи говорили. Всю жизнь и мою и вашу перелистали. Оказывается, ей не однажды делали предложения мужчины, но она и слышать не хотела, считала, что у детей должен быть один отец, а у матери — один муж, отец ее детей. Вот так просто она понимала женскую верность».

Отец отбывал срок в лагере близ города Соликамска, работал на лесозаготовках. В письмах как мог ободрял мать, просил, чтобы она сильно не надрывалась на работе, берегла себя для детей. А к ним обращался с просьбой помогать мамочке.

Когда началась война, он просился на фронт, но не разрешили. В лагере существовала система зачета за перевыполнение рабочих норм, и он надеялся значительно раньше вернуться домой. Однако судьба распорядилась иначе. В последнем письме написал, что освободился, но выехать не может: болят ноги. Немного подлечится и приедет. А когда пришла похоронка, поняли, что тем письмом он просто пытался смягчить предстоящий удар. Умер 19 декабря 1942 года от пеллагры ног, в основе которой лежит авитаминоз.

Вместе с ним отбывал срок житель соседнего с нами села Данилкино Тодоков Чурбаш, встреча с которым состоялась в поселке Усть-Бова, где я работал учителем начальной школы.

В 1939 году, когда только была создана бригада лесорубов, они работали вместе. Отца назначили десятником. Скоро их расконвоировали. Работа была тяжелая, и Федор учил, как правильно и безопасно свалить дерево, раскряжевать его, чтобы не зажало пилу, как, не надрываясь, положить бревно на повозку. Заботливый был человек.

Кормили не так уж плохо, иначе в лесу не поработаешь. Нормы были высокие, но когда установили зачет срока за перевыполнение задания, мы как-то немного повеселели и старались изо всех сил. На вторую зиму у Федора стали болеть ноги, и его перевели на разные работы.

Встреча с другим свидетелем была для меня совершенно неожиданной и какой-то нереальной, как чудо. В 1973 году я возвращался из Барнаула. Стою в очереди за билетом на самолет. Слышу: у кассового око-

шечка дедушка заказал билет на Турачак. Кассир стала выписывать документ, а он хлопает себя по карманам, вид у него растерянный и испуганный. «Куда я их засунул? Неужели потерял? Вот беда то! И что теперь делать? Знакомых никого нет... Хоть бы занять?»

А очередь торопит. Я спросил, сколько надо и подал ему десятку.

- В Турачаке отдадите.

- А где я вас найду?

- Да, найдемся.

Прилетели в Турачак. По дороге в село дедушка сказал: «Здесь у меня сын живет, Беспалов, может, знаете?»

- Дмитрий?

- Да. К нему я еду. Живет он в Затоне. Ну, а вас как звать?

- Григорий. Мошкарев.

- Как, как?!. - и резко остановился.

Повторил фамилию. Он внимательно смотрит на меня.

- Уж не Федоров ли ты сын? Вроде похоже.

Настал черед удивляться мне.

- Откуда же вы его знаете?

- Не зря говорят: гора с горой не сходятся, а человек... в Соликамске срок мыкали вместе. На лесозаготовках. Друзья были. И спали рядом. Сильный был человек, надежный человек. Но часто смурной был.

- Как это?

- Ну, задумчивый, озабоченный. Все за семью переживал. Мать то твою, помнится, Валентиной зовут.

- Да. Вот и познакомитесь. Я прошу вас с Дмитрием прийти вечером сегодня к нам. Он знает, где мы живем. Там и побеседуем. Вечером Максим (к сожалению отчество его забыл, а спросить теперь не у кого: Дмитрий умер в 1976 году, а жена его еще раньше) долго рассказывал об отце, о себе, о лагере, о разном. Кстати, деньги-то свои он нашел: положил кошелек поглубже и забыл.

Самого Максима посадили по клеветническому доносу, отсидел пять лет. Коротко изложу его рассказ об отце.

- Федор часто вспоминал о доме. О жене говорил с болью и уважением: «Нам здесь трудно, а как ей- то! Ведь пятеро мальчишек мал-мала меньше. Как она выдерживает!?. Надорвется. И ничем не поможешь. Только бы скорей домой». Ночами часто не спал. А курить и ходить ночью не разрешалось. Когда началась война с Германией, многие, в том числе и мы, просились на фронт, но, видимо, для политических разрешения не было. Летом ноги у него стали болеть и пухнуть. В лесу все работы вручную. Зимой тем более: намокнешь, промерзнешь, а хорошо просушить одежду и обувь не всегда удается. Сначала его лечил лагерный фельдшер. По его совету он и все мы пили хвойный отвар, хотя бы для частичного пополнения организма витаминами.

Но к концу 1942 года ему стало хуже, в лесу он работать больше не мог, и его перевели в другой барак, на разные работы.

Мамочка в начале встречи сильно поплакала, но дальше слушала с большим вниманием, как будто наяву хотела проникнуть в те годы и события. Временами не могла сдержать тихих слез. Хорошо помню два ее вопроса:

- Получал ли Федя посылки из дома?

- Да, получал. И другие получали, но все ли до нас доходило, не знаю, так как они передавались адресату чаще всего открытыми.

В бригаде сложилось неписанное правило: продовольственная часть посылки употреблялась всеми, сообща.

Говорят, что в тюрьмах заключенные враждуют между собой. Наиболее слабых всегда держат под угрозой избиения или даже уничтожения. Было ли такое у Вас?

Можно сказать, что нет. Это в тюрьмах уголовников и строгого режима. Хотя скандалы и даже схватки иногда случались: люди обездоленные, с расстроенными нервами, злые. Но это очень редко. И после бригадного обсуждения спокойствие восстанавливалось.

Мамочка показывала дорогому гостю фотокарточки детей и внуков, которых тогда было около двадцати.

Мы поблагодарили Беспаловых за встречу. На прощание Максим сказал матери: «Да, если бы вместо меня здесь, дома, оказался Федор, он бы в ноги тебе поклонился: выдюжила, всех детей сохранила, выучила и в свет выпустила стоящими людьми. А Григория особо буду помнить. И не за десятку, а за то, что совсем незнакомому человеку помог, не остался равнодушным. Вот уж поистине: каково семя — таково и племя. До свидания. Спасибо. Будте здоровы. Мир Вашему дому».

В 1960 году я написал просьбу в Алтайский краевой суд разъяснить, в чем виноват был отец. И вскоре получил ответ из Президиума краевого суда за № 2-27-60. В справке значится: «Дело по обвинению гр.Мошкарева Федора Степановича, 1898 года рождения, работавшего председателем колхоза им.17-го партсъезда в с.Кебезень Турачакского района пересмотрено президиумом Алтайского краевого суда 12 января 1960 года.

Постановление тройки УНКВД Алтайского края от 9 декабря 1937 года отменено, дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.

Гр.Мошкарев Федор Степанович, 1898 года рождения, по настоящему делу полностью реабилитирован».

Следовательно, преступником, а тем более врагом народа, он никогда не был.