Плен, лагерь, восстание

Плен, лагерь, восстание

Макаренко В. Плен, лагерь, восстание // Жертвы войны и мира : Сб. / Сост. В. М. Гридин – Одесса : Астропринт, 2000. – (Одесский "Мемориал» ; вып. 10). - С. 30–34.

- 30 -

Эти воспоминания принадлежат уроженцу Черниговщины, а в последнее время жителю Одессы, где он окончил институт и работал начальником отдела мелиорации.

Прошедший сложный и тяжелый, даже грозивший смертью путь — и на войне, и по лагерям гитлеровским и советским, этот человек был реабилитирован в декабре 1957 года судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда СССР.

Его скромный, сдержанно написанный рассказ о себе — еще одно свидетельство мужества наших людей, оставшихся верными своей Родине.

Все началось с войны.

20 июня 1941 года я сдал последний экзамен за 3-й курс Одесского сельхозинститута и собирался ехать к своим родителям на каникулы. И тут — нападение Германии... Первые тревожные сводки, бомбежки и отступление.

Началась мобилизация. Все мои товарищи пошли на специальные пункты. Будучи освобожденным по состоянию здоровья, я тоже пошел с товарищами. И медкомиссия зачислила меня в большую команду, которую направили морем в Херсон, а затем по Днепру в Запорожье.

Оттуда я попал в 52-й запасной пехотный полк, который дислоцировался на правом берегу Днепра в урочище «Зеленый луг». Тогда же — кажется, в начале августа — все мы и попали в плен к немцам. Это было после ожесточенных боев разрозненных частей Юго-Западного фронта, которым командовал маршал Буденный, не оправдавший надежд после своей былой славы.

Когда осенью 41-го из лагерей военнопленных начали выпускать жителей Бессарабии — по просьбе союзницы Германии, тоже воевавшей Румынии, я выдал себя за жителя города Измаила, недавно присоединенного к Советскому Союзу, и вышел па свободу с соответствующими документами. К этому времени фронт уже был далеко за Днепром, и я, бродя по Украине, начал пробиваться к своим родителям — в село Хмельница под Черниговом. Там я проживал до освобождения родной земли в сентябре 1943 года.

Но вот в конце сентября этого же года я был арестован. Меня обвинили в добровольной сдаче в плен и даже в сотрудничестве с оккупантами. А в мае следующего года я был осужден «за измену

- 31 -

Родине» по статье 54-1 «б» Уголовного кодекса УССР к 10 годам лишения свободы. Так началось мое новое испытание — в ГУЛАГе.

В конце лета 1944 года я вместе с другими заключенными был направлен в Соликамск Пермской области, а оттуда — в Сумский отдельный лагерный пункт Усольлага. На этот Сумский ОЛП нас, заключенных, прибыло около 450 человек, и все мы занимались заготовкой, вывозкой и сплавом леса по малым рекам бассейна Волги.

Порядок здесь был такой же, как и везде. От непосильной работы и разных болезней, от холода и голода люди гибли, как мухи. После двухлетнего пребывания в этих лагерях осталось в живых не более полусотни. Такие потери регулярно пополнялись новыми партиями заключенных — в основном, как и я, из числа бывших военнопленных, освободившихся из гитлеровских лагерей и тут же осужденных советскими органами.

На Сумском ОЛПе я пробыл до весны 1949 года, отбыв к этому времени более половины своего срока заключения. Тогда же меня направили в Соликамск, а оттуда вагонзаком перевезли в Джезказган Карагандинской области Казахстана. После выполнения всех формальностей по сдаче и приему заключенных я попал за колючую проволоку в голой степи, где на окнах и дверях низких бараков были вделаны решетки, а по территории лишь бродили одинокие заключенные, на одежде которых нашивались белые лоскуты с номерами. Такие же нашивки были на головных уборах, на спине и груди, даже на рукаве и одной штанине. Как оказалось, это был каторжный лагерь.

Стояла теплынь. Над красноватой землей поднимался пар. Вся видимость вокруг была как будто в тумане. Возникало впечатление, будто я попал в какой-то нереальный мир, в настоящий ад... Наш лагерь являлся одним из пресловутых «спецов», куда входили также лагерные пункты «Кенгир» и «Байконур» — те места, которые потом стали известны либо по крупному восстанию, либо по запуску космических ракет во славу советской страны!

Порядки в этих лагерях были очень строгие. В каждом бараке был свой надзиратель — работник НКВД. После вечерней поверки заключенных в бараки вносились параши, а двери закрывались на замки. Практически то была обычная тюрьма, из которой только выпускали на работу. Весь «Степлаг» — управление, в которое входили наши лагеря, был создан специально для «врагов народа» и «изменников Родины».

Когда меня вместе с другими заключенными начали водить на работу, я постепенно познакомился с окружавшими и стал втяги-

- 32 -

ваться в свое нелегкое лагерное житье на новом месте. Здесь в основном находились люди, которые были осуждены за поступки в военное время по статье 58 УК РСФСР и соответствующие статьи союзных республик на срок до 15 лет каторжных работ. Это были в большинстве случайные жертвы войны, и многие считали себя обреченными на верную смерть. Об этом нам иногда напоминало и лагерное начальство, и я тоже был близок к этой мысли.

Ясно, что нужно было как-то бороться за свою жизнь, за свободу. Но я хорошо понимал, что действовать в одиночку бесполезно: для этого требуются организованные массовые действия многих заключенных. Со временем у меня появились такие единомышленники. Это были Алексей Алексеев, Яков Козлов и Артур Колдыбаев. Вначале мы встречались по одному, а затем стали собираться вместе. На одной встрече мы даже условились, что в следующий раз каждый даст свои предложения о том, как действовать.

Через 10 дней мы встретились снова и обсудили наши проблемы. После обмена мнениями было решено следующее:

1.  Нашу группу именовать «Свобода» и превратить ее в массовую организацию заключенных в борьбе за свое освобождение.

2.  Организация «Свобода» должна строиться по принципу «пятерок». Он заключался в том, что каждый из нас должен иметь свою пятерку членов организации, а каждый из последующих членов свою пятерку и т.д.

3.  Все члены организации «Свобода» должны выявлять и разоблачать секретную агентуру лагерного начальства среди заключенных (сексотов и просто стукачей), которых было немало в нашей среде.

4.  Все члены организации должны делать все возможное, чтобы труд заключенных приносил минимальную пользу для советского режима.

5.  При соответствующих условиях организовать массовые протесты заключенных против произвола лагерной администрации и отказы от работы.

Кроме того, рекомендовали пропагандировать идею свободного развития всех народов СССР — вплоть до выхода из состава страны. Ведь даже среди нас были представители разных национальностей: я сам — украинец, Алексеев — русский, Козлов — еврей, Колдыбаев — казах.

После этой организационной встречи мы начали работать над привлечением новых членов в организацию «Свобода» и распространением среди других ее идей. Периодически мы встречались вмес-

- 33 -

те и обменивались своими мыслями о проделанной работе. На одной из таких встреч, которая состоялась в октябре 1949 года, Алексеев — наш старший — познакомил нас с пятым членом группы. Это был Евгений Беломестов — тоже русский по национальности.

Но через некоторое время действия Беломестова в нашей организации показались мне подозрительными. Он хотел знать все о работе «Свободы», и это натолкнуло меня на мысль: не агент ли он НКВД? Так оно и случилось, когда о нас стало известно начальству.

В конце декабря 49-го всех четырех организаторов группы «Свобода» перевезли в тюрьму при Кенгирском отделении «Степлага» и посадили в одиночные камеры. Началось следствие, которое продолжалось до мая следующего года. А 10 мая выездная сессия Карагандинского областного суда приговорила меня, а также Алексеева, Козлова и Колдыбаева, к 25 годам лишения свободы (каждого по ст. 58 п.2, 10 и 11 УК РСФСР). Правда, этот мой приговор ошибочно указан в книге «Мы из ГУЛАГа»: якобы я был осужден тогда лишь... на 6 лет лишения свободы и по «легкой» статье— 58-10 ч.2 («за агитацию и пропаганду»), а про первый приговор почему-то вообще не значится!

После приговора я и Козлов просидели несколько месяцев в бараках усиленного режима Кенгирского отделения «Степлага», а затем нас разлучили. Алексеева же и Колдыбаева я после суда больше не видел. По-видимому, нас разбросали по разным спецлагерям, как это обычно делалось.

Но вместе с нами идеи совместной борьбы заключенных за свободу распространялись и по другим лагерям ГУЛАГа. Так, наша организация в Джезказганском отделении «Степлага» к моменту нашего ареста уже насчитывала примерно 40-50 человек. В ее рядах были люди разных национальностей со всех регионов Советского Союза. Среди них были и одесситы, и одного из них я помню и теперь: его звали Николай по кличке «Фурман» (он жил, кажется, на Молдаванке).

Я не находился долго в одном спецлагере — видно, из боязни начальников, что обживусь в той среде и распространю вредное влияние на остальных. Сначала они перевели меня из Кенгира в «Луг-лаг» под Карагандой, а потом — в «Песчанлаг» в районе Экибасту-за. И дальше я попал в «Камышлаг» в Кузбассе, пока, наконец в начале марта 1950 года не прибыл в совсем другой конец страны — на Север, в Заполярье. Это был пресловутый «Речлаг» с лагерными пунктами в городе Воркута и ее окрестностях.

Там же, буквально на другой день после прибытия в «Речлаг», я узнал о смерти Сталина. Правда, это не отразилось на моей судьбе,

- 34 -

как и других политзаключенных: тогда были амнистированы только уголовники — по коварному замыслу Берии, внесшего беспорядки в советское общество. Тогда же и в «Речлаге» происходили массовые беспорядки: на многих шахтах заключенные протестовали против произвола лагерной администрации, по различным причинам сокращали добычу угля и его отгрузку в Ленинград и другие города. Я лично задержался там до середины 56-го года, не прекращая сопротивления и в тех условиях.

Правда, вскоре начались и отрадные перемены. В начале 1956 года в «Речлаг» прибыла специальная комиссия Президиума Верховного Совета СССР. Она приступила к пересмотру всех дел политзаключенных. Ее решениями многие были освобождены из-под стражи, как и были сокращены сроки пребывания в лагерях. Именно решением этой высокой комиссии я в августе того же года был освобожден из-под стражи со снятием судимости, а реабилитирован в конце 1957 года судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда СССР. Хоть и поздно, но справедливость восторжествовала!

После освобождения я заочно окончил Одесский сельхозинститут и с 1960 года проживаю в Одессе. На протяжении четверти века проработал — и на этот раз по специальности — в проектном институте «Укрюжгипроводхоз», откуда в 1986 году ушел на действительно заслуженный отдых.

Но в памяти хранится все, что было связано с войной и ее тяжкими последствиями, как и несправедливость со стороны советских органов.