Не в первый раз в этот день и в этом зале встречаются те, кому дорога память об Андрее Дмитриевиче. Это стало традицией. Внешне хорошей. А по существу? Не становится ли эта встреча чем-то формальным, внутренне холодным, лишенным радости?
Болезнь всегда считается причиной уважительной. Но мое отсутствие связано не только с нею, а и с не оставляющим меня сомнением в нужности этого вечера. Его неадекватности тому, что происходит в нашей стране за пределами этого зала. И еще больше с тем, что мне нечего вам сказать радостного, а горькое все сказано. Повторять тех немногих, кто думает как я, повторять себя стыдно.
Когда-то у нас была четкая позиция. При различии мировоззрений мы все — наше малочисленное диссидентско-правозащитное сообщество - не исповедовали государственную идеологию и мифологию. Не принимали государственную ложь. Мы были абсолютно свободными людьми в государстве абсолютной несвободы. Похоже, и это парадоксально, когда государство украсилось внешними атрибутами демократии – выборами, разноголосицей прессы, телевидения и радио, когда заграница перестала быть чем-тоэкстравагантным, мы – кто частично, а кто и совсем - утратили нравственный императив. Заблудились. Перестали различать «мы — они». Кто с «Союзом правых сил» и соответственно с войной до победного конца (пусть неясно какого). Кто с выбором Путина в погоне за «порядком» (тоже неясно каким). Или в поисках «Величия Родины» (какого – неизвестно, но оба слова с большой буквы).
Однажды моя ближайшая подруга сказала: «А Севастополь-то все же наш!». То же и о Чечне!
И мне захотелось завыть как одинокому голодному волку в зимнем лесу. Мы – «Мемориал», Хельсинкская группа. Амнистия, «Общее действие», «Гражданское достоинство» и много других – пытаемся докричаться до тех, кого нельзя назвать обществом, тем более гражданским. И не про нас ли сегодняшних из года 37-го:
«Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны...»
А народ-электорат избрал войну вместе с Путиным или Путина вместе с войной (не знаю, что тут первично, что вторично). Вместе с ним забыл старый, как десять заповедей, урок, пройденный на чужом и своем опыте, что благополучие и процветание и страны, и каждого человека нельзя построить на войне. И принял этот народ-электорат (как и многие из нас) миф о том, что избрал в лице нового президента сильную власть. Молодой, здоровый, каратист, дзюдоист, «и мореплаватель, и плотник», т.е. летчик, и кто еще? И мы (если не все – то многие) вместе с этим самым электоратом готовы не видеть, что президент, развязав войну, стал заложником у генералитета. И не он – Верховный главнокомандующий – решает, быть или не быть миру в России, а генералы. И маршируют по Красной площади в одном строю ветераны Второй мировой и солдаты этой грязной войны. Ни те, ни другие не виновны, но повязаны (пользуюсь профессиональной лексикой президента). Заложник ли президент также и у Семьи? Этого нам еще не показали. Но президент Касьянова и Устинова представил, а законодатели утвердили. Но президент — заложник и у ФСБ. И красуются в центре Москвы полтысячи парней с автоматами наперевес, упрятав лица, а заодно и совесть, в черные маски. В одном приснопамятном государстве были чернорубашечники. Теперь в моде другая форма одежды!
Прочла сама себе, что написала, и ужаснулась. Нельзя так. Ведь праздник. День рождения. Но по-другомуне могу. Простите.
21 мая 2000