Конец 2014 года Музей Сахаровского центра отметил выставкой, которая кому-то могла показаться странной. Она была посвящена людям Первой мировой войны. Галерея, привычная к образам из истории сталинизма, диссидентского движения или современного гражданского активизма, наполнилась напряженно-печальными взглядами мужчин в фуражках с трехцветными кокардами и нездешними лицами сестер милосердия в целомудренных белых платках. Как будто они заглянули в Сахаровский центр из какого-то другого мира. Но это не другой мир, это та же страна, тот же ХХ век, которому посвящена наша постоянная экспозиция. Этих мужчин и женщин ждал тяжкий крестный путь войны, революции, снова войны, голода и разрухи. И не все, кто пережил это, смогли уцелеть в годы репрессий. А потом опять война и опять репрессии... В промежутках рождались дети. Но словно хищные волны накатывались на терпящее бедствие судно, каждый раз унося с собой беззащитных людей. И ветер рвал флаг в клочья, и страшно, сама собой звонила обезумевшая от качки рында, и корабль «Россия» опасно кренился, зачерпывая бортом воду, и матросы отчаянно сражались с волнами, каждый за свою жизнь и все вместе - за общую.
Конец 2014 года Музей Сахаровского центра отметил выставкой, которая кому-то могла показаться странной. Она была посвящена людям Первой мировой войны. Галерея, привычная к образам из истории сталинизма, диссидентского движения или современного гражданского активизма, наполнилась напряженно-печальными взглядами мужчин в фуражках с трехцветными кокардами и нездешними лицами сестер милосердия в целомудренных белых платках. Как будто они заглянули в Сахаровский центр из какого-то другого мира. Но это не другой мир, это та же страна, тот же ХХ век, которому посвящена наша постоянная экспозиция. Этих мужчин и женщин ждал тяжкий крестный путь войны, революции, снова войны, голода и разрухи. И не все, кто пережил это, смогли уцелеть в годы репрессий. А потом опять война и опять репрессии… В промежутках рождались дети. Но словно хищные волны накатывались на терпящее бедствие судно, каждый раз унося с собой беззащитных людей. И ветер рвал флаг в клочья, и страшно, сама собой звонила обезумевшая от качки рында, и корабль «Россия» опасно кренился, зачерпывая бортом воду, и матросы отчаянно сражались с волнами, каждый за свою жизнь и все вместе - за общую.
Человеческая жизнь в ХХ веке вмещала порой в себя столько, что иным векам хватило бы на несколько жизней. Советская власть делала все, чтобы люди забыли свое собственное «вчера». Память о Первой мировой войне уничтожалась планомерно и успешно, но, как ни удивительно, на смену уходящим участникам и очевидцам приходили новые поколения хранителей запретной памяти. И сейчас, в год столетия Первой мировой, мы возвращаемся к тем нескольким - таким важным! - годам, чтобы присоединить этот кусочек, насильственно оторванный от истории нашей страны, к жизням тех людей, для которых в реальной истории не было разрывов.
В особых стеклянных шкафчиках мы поместили драгоценные подлинники - материалы из семейных архивов. Среди них фотографии из альбомов Елены Владимировны Марковой - друга нашего музея. К биографии Марковой (http://www.sakharov-center.ru/blogs/main/all/tolko-duha-ne-ugashayte/) и ее архиву (http://www.sakharov-center.ru/blogs/main/all/my-i-poseychas-otlichaemsya/) мы не раз обращались на страницах нашего блога, но сегодня речь не о ней, а об ее матери. Об обычной, ничем не прославленной женщине, в чьей судьбе ХХ век отразился сполна, на которую он навалился всей своей невыносимой тяжестью, но так и не сумел сломить.
Вацлава Михайловна Корибут-Дашкевич родилась 1894 г. в белорусском местечке Копыль Слуцкого уезда Минской губернии. Ее отец Михаил Васильевич принадлежал к одной из ветвей нетитулованного, но знатного русско-литовского шляхетского рода, мать Жозефина (Юзефа) Мартыновна, урожденная Йодко-Наркевич - польская дворянка. Родители, братья Витольд и Генрих и младшая сестра Ядвига составляли ее семью. 
Рассказ о жизни Вацлавы Корибут-Дашкевич начинается вполне безмятежно. Семья живет в Житомире, потом в Чернигове. В 1912-м Вацлава заканчивает там гимназию. Не красавица, но необычайно очаровательная, веселая, бойкая, умная и многообразно одаренная девушка не засиделась в невестах. Почти с гимназической скамьи она выходит замуж за успешного инженера-путейца Леонида Андреевича Пшебыловского.
Жизнь улыбается Вацлаве. Муж увозит ее в Киев, но и в большом городе молодая пара оказывается на виду. Леонид - страстный любитель техники, владеет одним из первых в городе частных автомобилей. За рулем собственного авто, одетый в кожаную куртку, перчатки с крагами и шлем с очками… - трепещите, современные байкеры! Вам никогда уже не удастся произвести подобный эффект! Вацлава одновременно учится на физико-математическом отделении Высших женских курсов, занимается вокалом в Киевской консерватории и даже иногда выступает в концертах. Прекрасное меццо-сопрано, прелестная юная певица… Она имеет успех. Спустя сто лет ее дочь с улыбкой пересказывает рассказ матери о том, как однажды она выпорхнула из дверей очередного концертного зала с громадным букетом белых цветов в руках - данью восхищения от какого-то поклонника, и наткнулась на разгневанного мужа. Дверца автомобиля распахнулась, роскошный букет полетел на мостовую, и Леонид вихрем умчал свою не в меру популярную жену домой. 
Все оборвалось 1 августа 1914 года. Тогда все оборвалось для всех и для страны тоже. Леонид как железнодорожник мобилизован в армию; Вацлава в Киеве ждет его возвращения. И тут приходит страшная весть: на фронте погиб брат, 24-летний Генрих.
Он с детства бредил Наполеоном, мечтал о военной карьере, в 1909-м поступил в Чугуевское пехотное юнкерское училище. Увлекался спортом - об этом говорит фотография, на которой он запечатлен в гимнастической форме. В ближайшем к Чугуеву крупном городе Харькове познакомился с девушкой, которая стала его невестой. 
Войну Генрих Корибут-Дашкевич встретил подпоручиком 20-го пехотного Галицкого полка, расквартированного в Житомире. 17 августа полк вступил в бой с австрийцами. В том первом бою Генриху повезло - во главе 200 нижних чинов он сумел захватить неприятельские окопы. Но продлилась его война недолго - ровно 70 дней. 9 октября он (уже в должности начальника пулеметной команды) в тяжелом бою у реки Сан отважно действует под огнем противника, приводит в порядок расстроенные пулеметные расчеты и организует эффективный огонь, заставляющий противника залечь.
«Пулеметы в продолжение всего дня (…) под начальством подпоручика Корибут-Дашкевича действовали почти беспрерывно. Командуя одним пулеметом, подпоручик Корибут-Дашкевич поднялся, чтобы следить за результатом стрельбы, но смертельно раненый упал у своего пулемета …». Так вместе с жизнью закончилась для Генриха Первая мировая война. Осталась только запись в журнале боевых действий полка: «… Все чины Галицкого полка, видевшие в этот день и во все предыдущие дни работу его пулеметов и его личное мужество, полное равнодушие к опасностям, считают его в числе первых героев полка, перед его героизмом преклоняются».
В семейном архиве сохранилась душераздирающая фотография - отец, Михаил Васильевич Корибут-Дашкевич стоит на коленях на свежей могиле сына. Снег, холмик, обложенный лапником, массивный католический крест из деревянных брусьев. Вацлава потеряла брата.
А в конце 1916-го был ранен Леонид. Жена навещала его в киевском госпитале. Он уже шел на поправку, когда грянуло отречение Николая II от престола. Февральская революция и крушение монархии из событий политической истории в несколько дней превратились в события личной жизни миллионов людей, до той поры и не подозревавших о том, насколько тесно связаны их судьбы с судьбами страны.
Общее увлечение автомобилями еще до войны способствовало знакомству Леонида Пшебыловского с великими князьями. К тому же императрица-мать Мария Федоровна, с 1916 года проживавшая в Киеве, патронировала госпиталь, где он лечился. Это и решило судьбу Леонида.
В конце марта, после ареста в Царском Селе бывшего императора, Романовы, находившиеся в Киеве, получили приказ Временного правительства немедленно переехать в свое крымское имение - подальше от линии фронта. «Враги народа» (впервые этот термин был применен именно к членам императорской семьи) должны были отправиться в путь под конвоем революционных матросов.
Историк Александр Боханов в своей книге «Мария Федоровна» пишет: «Никакого «Собственного Ее Величества поезда» уже не существовало; новые власти его реквизировали. Великому князю Александру Михайловичу лишь благодаря его энергии и сноровке удалось договориться с железнодорожниками о выделении заброшенного состава, находившегося на глухом полустанке за городской чертой». Начальником поезда вызвался быть Леонид Пшебыловский. Еще недавно занятие такой должности было честью, о которой мечтали многие железнодорожники, но теперь это требовало немалого мужества.
Сознавая опасность своего предприятия, Леонид перед отъездом поручил жену заботам нового друга семьи, с которым познакомился в госпитале. Владимир Платонович Иванов был ровесником ее брата Генриха, и, так же как и у Генриха, его война оказалась короткой. Окончив Одесское военное училище только в 1916 году, он, попав на фронт, вскоре был ранен. В армию Владимира привела вовсе не любовь к военному делу. Сын православного священника, он закончил семинарию в Екатеринославе, но вместо того, чтобы принять сан, поступил в Коммерческий институт. Отец, потрясенный этим, отказал сыну в помощи. Как многие бедные студенты Владимир зарабатывал себе на жизнь уроками, но учебу не бросал. После Коммерческого института поступил в петербургский Психоневрологический институт, мечтая о педагогической работе, но война нарушила его планы.
В госпитале молодые люди - Леонид, Вацлава и Владимир, быстро сошлись и подружились. Война и висящая надо всеми не до конца понятная, но явная угроза способствуют не только страху и ненависти, но и дружбе и доверию между людьми. Уезжая, Леонид взял с Владимира обещание, если с ним что-то случится, сделать все, чтобы защитить Вацлаву.
В ночь с 23 на 24 марта 1917 г. поезд выехал из Киева. Все пассажиры - императрица Мария Федоровна, великий князь Александр Михайлович (муж ее старшей дочери Ксении), ее младшая дочь великая княгиня Ольга Александровна с супругом Николаем Куликовским и еще несколько человек, сохранивших верность поверженным Романовым, благополучно прибыли на место; в конечном счете, переезд в Крым спас им жизнь. Но Вацлава напрасно ждала возвращения мужа. О дальнейшей судьбе Леонида Пшебыловского ничего не известно.
Владимир выполнил обещание. Вацлаву он защищал до конца своей жизни.
Спустя несколько лет после того, как пропал без вести Леонид, они поженились.
Между тем, из Киева и впрямь нужно было спасаться. В 1918-м умирает от испанки второй брат Вацлавы - 30-летний Витольд. Она сама вместе с Владимиром Ивановым в то время работает с беспризорными детьми. Своих воспитанников они увозят сначала в благодатную Кабардинку под Геленджиком, а затем голод гонит их еще дальше - в Ташкент.
Семейная память сохранила удивительную историю о том времени. В Ташкенте как и в Киеве Вацлава Иванова блистала своим певческим талантом, из-за чего и попала в страшную беду. Некто богатый и влиятельный из местной знати приказал выкрасть певицу. Ее уже везли куда-то через пустыню на верблюдах, когда Владимир, раздобыв автомобиль, вдвоем с другом кинулся в погоню. Ему удалось нагнать похитителей и отбить жену, но оставаться долее в Ташкенте было небезопасно, и семья решила вернуться на Украину.
Смерть словно шла за ними по пятам. На Каспии их судно попадает в жестокий шторм и начинает тонуть. Пассажиры в панике; некоторые в отчаянии сами швыряют в море детей и кидаются вслед за ними. Лишь небольшая группа людей во главе с капитаном, сохраняя присутствие духа, старалась восстановить порядок на корабле. Среди них были Владимир и Вацлава Ивановы. В тот день им не суждено было погибнуть; другое судно подошло к терпящему бедствие и спасло всех, находившихся там людей.
Дочь Вацлавы и Владимира Елена, родившаяся в Киеве в 1923 году, рассказывает, как вдохновлял ее в детстве рассказ о героическом поведении родителей, которые в минуту смертельной опасности думали не о себе, а о том, чтобы остановить безумие, охватившее других людей, и тем самым спасли немало жизней. И еще она вспоминает о том, что их семья была полна любви. «Любовь к маме у папы была необыкновенная, - говорит она. - Он ее обожал, просто боготворил. Ни разу в нашем доме я не слышала ни грубого слова, ни резкого тона, и думала, что так живут все».
Между тем на Украине разыгрывались страшные события. В 1921 году в селе Святогоровка на Донбассе погибли свекор Вацлавы - отец ее мужа священник Платон Иванов и супруг Анны, родной сестры Владимира, тоже священник Василий Постриганёв. Активный партийный деятель той поры Влас Белявец, занимавшийся реквизициями церковных ценностей, оставил описание случившегося: «Мне было поручено возглавить группу, которая выезжала в Святогоровку. Церковный староста с разрешения священника открыл нам церковь. Началось изъятие ценностей, свидетелями чего было много верующих. Я им рассказывал о положении в стране, связанном с голодом. Когда очередь дошла до большого золотого креста возле главного входа в алтарь, поп взял его и, обращаясь к присутствующим, сказал: «Верующие миряне, сей крест из рук верующих в руки неверующих я отдать не могу. Бог покарает этих нелюдей». Верующие заволновались и стали кричать, угрожая нам. Кто-то хотел вырвать винтовку из рук охранника, кто-то пытался схватить нас. Пришлось применять оружие».
Вслед за этим тиф унес маленького сына Анны. Владимир принял несчастную сестру в свою семью, и Анна стала другом Вацлавы на многие годы, помогая ей растить дочь - свою племянницу.
Местом жительства они избрали шахтерский поселок им. Петровского, сейчас входящий в состав Новоэкономического, что в 7 км от нынешнего Красноармейска. Супруги устроились учителями в среднюю школу № 1. Владимир Платонович преподавал русский язык и литературу, Вацлава Михайловна - математику и немецкий. Казалось, что там, в маленьком провинциальном городке, семья обретет наконец относительно спокойную гавань и сможет прийти в себя после всего пережитого. Но жестокие испытания продолжались.
Следующий удар пришелся на родных Вацлавы, еще остававшихся в Киеве. В 1929-м 65-летний Михаил Васильевич Корибут-Дашкевич оказался под следствием по обвинению в польском национализме. Его не арестовали сразу, но снова и снова вызывали на допросы в знаменитую и страшную Лукьяновскую тюрьму. И наконец не выдержало сердце. Вернувшись после очередного допроса домой, он потерял сознание и скоропостижно скончался. 
Потом пришла пора Николая Главатского - мужа Ядвиги, младшей из Корибут-Дашкевичей. После его ареста Жозефину Мартыновну и Ядвигу как социально вредный элемент выслали из столицы советской Украины. И для них убежищем тоже стал Донбасс. Они поселились недалеко от Вацлавы и ее мужа.
А потом на Донбасс пришел Большой террор.
25 сентября 1937 года арестовали Владимира и с ним еще несколько учителей той же школы. Вацлаву как жену врага народа взяли позднее - в начале 1938-го. Когда ее привезли в тюрьму №1 города Сталино (нынешний Донецк), ее мужа там уже не было. Спустя много лет стало известно, что Владимир Платонович Иванов был расстрелян спустя месяц после ареста.
14-летнюю Лену, оставшуюся без родителей, спасла от детдома бабушка Жозефина Мартыновна. С ней и с тетей Ядвигой девочка пережила тяжелые полтора года, ожидая, как решится судьба матери.
О том, что ей пришлось пережить в тюрьме, Вацлава Иванова молчала до конца своих дней. Даже дочери она ни словом не обмолвилась об этом. Ее спасло лишь то, что ее дело не успело дойти до суда, когда из Москвы поступила команда на сворачивание государственного террора.
«Вечером я сидела на кухне, читала, - вспоминает Елена Владимировна. - Вдруг - стук в окно! Мы жили на первом этаже. Гляжу в окно и вижу лицо мамы. Выбегаю на улицу - никого. Я подумала, что схожу с ума. А оказалось, что мама освободилась из тюрьмы вместе с какой-то женщиной, которой было трудно ходить, и сначала дотащила ее до ее дома, а потом уже пошла к нам».
В этом поступке - даже в самую драматическую минуту собственной жизни думать прежде всего не о себе, а том человеке, которому сейчас тяжелее, - вся Вацлава.
Дворяне Корибут-Дашкевичи, породнившись со священническим родом Ивановых, образовав единую семью, разделили и общую участь: к концу 1930-х годов и с польской, и с русской стороны в живых остались только женщины и дети, только вдовы и сироты. Всех мужчин - отцов, мужей, братьев, забрали война, смута и репрессии. Но адский маховик не останавливался. Настала очередь младшего поколения.
Елена, единственная дочь Вацлавы закончила школу в 1941 году. Война накрыла их городок почти сразу, и пока он переходил из рук в руки, Лена Иванова совершила подвиг. Невероятная самоотверженность и присутствие духа, которые она проявила при этом, были достойны ее отца и матери. 18-летняя девушка спасла более десятка советских раненых, убедив своих соседей спрятать их от оккупантов, а затем сумела обеспечить их фальшивыми немецкими документами. Для этого ей пришлось устроиться на работу на немецкую биржу труда. Пригодилось отличное знание немецкого языка – мамина школа.
Расплата за подвиг наступила в 1943-м, когда Красноармейск был освобожден от немцев. За несколько месяцев до этого Вацлаве удалось чудом вызволить дочь из гестапо, но со «своими» это не прошло. Арестованная по доносу за «сотрудничество с оккупантами» Лена оказалась в той же тюрьме №1 города Сталино, в которой недавно находились ее отец и мать.
В мае 1944 года ее приговорили к 15 годам каторги; фактически это был смертный приговор.
Последнего свидания, положенного осужденным перед этапом, ей не дали. Вацлава Михайловна смогла только передать дочери немного необходимых вещей и продуктов. Ее собственный тюремный опыт - в списке этой передачи: 400 граммов сала, 20 луковиц, несколько редисок, соль, мыло, полотенце и густой гребешок – вычесывать вшей.
Но Вацлава не знала, что такое отчаяться и опустить руки. Она бомбардировала всевозможные органы жалобами и просьбами, неустанно разыскивала людей, спасенных Леной и, добившись их письменных показаний, прикладывала их как доказательства невиновности к очередному ходатайству. Свою дочь она считала героиней и пыталась убедить в этом мать самой Зои Космодемьянской, которую тщетно пыталась привлечь к защите Лены.
И с той же энергией она поддерживала свою дочь, узницу Воркутлага.
Первое время каторжанам была запрещена переписка, потом количество писем строго ограничили, но Лена, страшно тоскуя по маме, сумела обойти запрет. Переписка наладилась при помощи бывших заключенных, уже отбывших свой срок, но оставленных в ссылке на Воркуте, и тех обычных зэка, которым переписка была разрешена без ограничений. Годами Вацлава Михайловна получала письма дочери в конвертах, надписанных чужой рукой, и отвечала на чужие адреса. Посредники рисковали, рисковала, доверяя им, и Лена, но ей, несомненно, передалась замечательная способность матери вызывать в людях любовь и доверие, пробуждать в них лучшие, благороднейшие чувства.
Для матери и дочери эта переписка стала большим, чем личное дело. Лена, попавшая в лагерь практически со школьной скамьи, по собственной инициативе стала летописцем лагерного творчества и жизни политзаключенных, а Вацлава Михайловна превратилась в хранителя ее уникального архива. «Почти все стихи, которые попадали ко мне, я старалась через вольнонаемных пересылать для хранения моей маме, - пишет Елена Владимировна в одной из своих книг (http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=10618). – (...) Когда я освободилась и встретилась с мамой, она мне вручила большой пакет с моими письмами и с лагерными стихотворениями». Кроме стихов в этом пакете были самодельные поздравительные открытки к праздникам, которые дарили ей друзья, фотографии детишек, за которыми Елена ухаживала, работая в специальном «мамском» лагпункте, и другие уникальные материалы.
Собственная жизнь Вацлавы, между тем, превратилась в ад. Из школы ее уволили, осуждение дочери за сотрудничество с оккупантами легло на нее как клеймо. Но судьба снова посылает ей опору в другом человеке. И снова это была дружба, переросшая в любовь.
Ей было уже около 50 лет. Третий, невенчанный муж, казалось, был ей не ровней. Михаил Кузьмич Кузнецов, родом из Подмосковья, не имел высшего образования и вряд ли мог назваться интеллигентным человеком. Всю жизнь он проработал начальником разных небольших учреждений. «Он был красивый, достойный, порядочный человек, - вспоминает о нем Елена, - но для меня он, конечно, никогда не мог заменить моего папу. С папой никто не мог сравниться. Но я видела, что он очень любил мою маму, и для меня это было главное».
В послевоенные годы, когда кругом было множество женщин - только выбирай! - Михаил Кузнецов не побоялся сойтись со вдовой «врага народа», матерью «фашистской пособницы», осужденной на каторжные работы. Ради нее он сменил место жительства и в 1948 году увез Вацлаву Михайловну из Донбасса в подмосковное Пушкино. Однако на работу в школу ее не взяли и там. До пенсии она проработала музыкальным работником в детском саду. Вот и пригодился ее юношеский музыкальный талант и консерваторская выучка.
И жизнь, почти сорок лет пытавшаяся сломать Вацлаву, наконец стала ослаблять свой натиск.
В марте 1954-го, впервые после ареста Лены в 1943 году, мать и дочь снова увиделись. Срок Лены, к тому времени сокращенный до десяти лет, закончился в 1953-м, но она оставалась в ссылке, и Вацлава Михайловна приехала к ней на свидание. Они прожили вместе несколько дней в крошечной каморке, которую уступил Лене ее будущий муж, а тогда еще просто добрый знакомый, работник Воркутинского театра, тоже бывший политзаключенный Алексей Марков. «Он был исключительно благородным человеком, - говорит о нем Елена Владимировна, - и мама сразу оценила его человеческие качества».
Окончательно Елена выбралась из Заполярья только в конце 1959-го, когда Алексей, когда-то арестованный в Москве, смог получить там комнату. А внучка Вацлавы Инна родилась в 1957 году в Пушкино, куда Елена приехала родить, как когда-то Вацлава приезжала в Киев к отцу и матери, чтобы родить ее саму.
Наконец Вацлава Михайловна увидела освобождение, реабилитацию и семейное счастье своей дочери. Лена, такая же упорная и несгибаемая как мама, поступила на заочное отделение института и начала – после всего пережитого! – путь в науку. Унаследованное от матери увлечение математикой определило ее выбор – она стала кибернетиком.
«Большую часть жизни мама работала с детьми, - рассказывает Елена Владимировна. – Дети и родители ее просто обожали. Работа с учениками иногда была просто адская, особенно в шахтерском поселке, но она никогда ни на кого не повышала голоса». А еще дочь вспоминает о ее неизменной элегантности и безупречном вкусе. В белом костюме с голубыми пуговицами и в обязательной шляпке Вацлава Михайловна разительно выделялась среди шахтерских жен, носивших немаркие платья и косынки на головах, но как ни странно, это не вызывало ни зависти, ни ненависти. Способность внушать столь безусловное уважение и любовь к себе со стороны самых разных людей – свойство необычайно сильной личности.
Многих тревожила ее необычность. Многих, но не ее саму. Коллега-учительница из лучших побуждений советовала ей: «Вацлава Михайловна, зачем вам это польское имя? Поменяйте его, например, на Варвара. Вам же лучше будет».
Но она не сменила ни имя, ни стиль одежды, ни манеру общения. Ни в чем никогда не изменила себе.
Вацлавы Михайловны не стало в 1970-м.
Сегодня память о ней хранят не только ее потомки. В фондах Сахаровского центра находятся ценнейшие подлинные материалы лагерной культуры – открытки, стихи, фотографии и 24 рисованные открытки, которые она когда-то, рискуя очень многим, сберегла. Не менее важные экспонаты, прошедшие через ее руки, хранятся в Воркутинском музее и в фондах «Мемориала». И в том, что ее дочь Елена в конце концов смогла написать несколько книг воспоминаний и опубликовать стихи узников Воркутлага, есть ее непреходящая заслуга.
Спасибо, Вацлава Михайловна.